Уинстон Черчилль - Вторая мировая война (Том 1-2)

Черчилль -- Идену 9 сентября 1937 года

"В своем последнем письме Вы указывали, что были бы весьма рады повидать перед отъездом из Женевы Ллойд Джорджа и меня. Сегодня мы встретились, и я осмелюсь изложить Вам наше мнение.

Настал момент призвать Италию выполнить свой международный долг. Необходимо положить конец пиратским действиям подводных лодок на Средиземном море и потоплению судов многих стран, когда ставится под угрозу жизнь членов команд этих судов. Для этого все средиземноморские державы должны договориться о том, чтобы держать свои подводные лодки вдали от определенных торговых путей. На этих торговых путях французские и английские военные корабли должны вести поиски подводных лодок, и обнаруженную с помощью гидролокатора подводную лодку необходимо преследовать и топить как пирата. Италию следует самым вежливым образом просить принять в этом участие. Если же она не пожелает, ей нужно заявить: "Вот что мы собираемся предпринять".

Прошу Вас, используйте это письмо частным образом или публично, как Вы сочтете это полезным в интересах Англии и дела мира.

P. S. Я прочел это письмо Ллойд Джорджу, который выразил свое полное согласие с ним".

Конференция в Нионе была непродолжительной и увенчалась успехом. Было решено создать англо-французские патрули по борьбе с подводными лодками. Задачи этих патрулей не оставляли сомнения в том, какая судьба будет ждать любую обнаруженную подводную лодку. Италия неохотно согласилась с этим, и преступные действия сразу же прекратились.

Нионская конференция, хотя это был лишь изолированный инцидент, показывает, какое сильное влияние на настроения и политику диктаторов могли бы совместно оказать Англия и Франция, если бы они твердо выразили свою готовность применить силу. Нельзя категорически утверждать, что подобная политика на данной стадии предотвратила бы войну. Она вполне могла бы отсрочить ее. Известно, что, в то время как "умиротворение" во всех его формах лишь поощряло агрессию и усиливало власть диктаторов над их собственными народами, всякий признак позитивного контрнаступления западных демократий немедленно ослаблял напряжение. Так обстояло дело на протяжении всего 1937 года. Затем обстановка и условия изменились.

В начале октября 1937 года я был приглашен в министерство иностранных дел на обед в честь премьера Югославии Стоядиновича.

После обеда, когда все мы встали из-за стола и я беседовал с Иденом, к нам подошел лорд Галифакс. Он весело сообщил, что Геринг пригласил его посетить Германию, чтобы поохотиться, и он надеялся, что ему, очевидно, удастся встретиться с Гитлером. Он сказал, что говорил об этом с премьер-министром, который полагал, что это будет очень хорошим делом, а поэтому он принял приглашение. Мне показалось, что Иден был удивлен и что ему это не понравилось. Но в общем все сошло благополучно. Галифакс отправился в Германию как "магистр по лисьей охоте". Нацистская печать приветствовала его как "лорда Галалифакса". "Галали!" -- таков был охотничий клич на континенте. После спортивных развлечений он действительно был приглашен в Берхтесгаден и имел неофициальную беседу с Гитлером, который держался с ним запросто. Беседа шла не слишком хорошо. Трудно себе представить двух людей, менее способных понять друг друга. С одной стороны, йоркширский аристократ, клерикал, ярый миролюбец, воспитанный в обстановке радушного благожелательства, которым была отмечена вся жизнь старой Англии, хорошо проявивший себя на войне как офицер. С другой -- злой дух, поднявшийся из нищеты, пламенеющий при мысли о поражении, сжигаемый ненавистью и обуреваемый жаждой мщения, преисполненный намерения сделать германскую расу хозяином Европы, а быть может, и всего мира. Беседа оказалась лишь пустой болтовней и оставила чувство недоумения 1.

1 Беседа не оказалась "пустой болтовней". В ходе этой беседы (19.11.37.) Галифакс отметил заслуги Гитлера в "уничтожении коммунизма", сказал, что Германия по праву может считаться "бастионом Запада против большевизма", дал понять Гитлеру, что Англия готова предоставить ему свободу действий в Центральной и Восточной Европе, в частности в отношении Австрии, Чехословакии и Данцига. Он, правда, сделал оговорку, что Германия должна осуществлять экспансию, не прибегая к вооруженной силе.

Здесь уместно упомянуть о том, что Риббентроп дважды приглашал меня посетить Гитлера. Задолго до этого, еще будучи заместителем министра колоний и майором Оксфордширского территориального кавалерийского полка, я в качестве гостя кайзера присутствовал на германских маневрах в 1907 и в 1909 годах. Но теперь было иное дело. Возник смертельный спор, и я принимал в нем участие. Я охотно встретился бы с Гитлером, если бы был уполномочен на то Англией. Но, отправившись туда как частное лицо, я поставил бы себя и свою страну в невыгодное положение. Если бы я согласился с пригласившим меня в гости диктатором, я ввел бы его в заблуждение. Если бы я не согласился с ним, он был бы оскорблен и меня обвинили бы в том, что я испортил отношения между Англией и Германией. Поэтому я отклонил или, скорее, оставил без внимания оба приглашения. Англичане, посетившие в эти годы германского фюрера, оказались впоследствии в неудобном положении или были скомпрометированы. Но никто не был так сильно введен в заблуждение, как Ллойд Джордж, восторженные рассказы которого о его беседах с Гитлером сегодня странно читать. Гитлер, бесспорно, обладал даром зачаровывать людей, а сознание силы и власти может производить непомерно сильное впечатление на посетителя.

В те ноябрьские дни Иден испытывал все большее беспокойство по поводу медленных темпов нашего перевооружения.

11 ноября он встретился с премьер-министром и попытался поделиться с ним своими опасениями. Невилл Чемберлен не стал долго его слушать и посоветовал ему "пойти домой и принять таблетку аспирина". Возвратившись из Берлина, Галифакс сообщил о своей беседе с Гитлером. Тот заявил ему, что единственная нерешенная проблема в отношениях между Англией и Германией -это вопрос о колониях. По мнению Галифакса, немцы не спешили. Перспектив на немедленное установление мира не было. Его выводы были неблагоприятными, а настроение подавленным.

В феврале 1938 года министр иностранных дел убедился в том, что он почти полностью изолирован в кабинете, тогда как премьер-министр, возражавший против его взглядов, пользуется сильной поддержкой. Целая группа влиятельных министров считала политику министерства иностранных дел опасной и даже вызывающей. С другой стороны, более молодые министры готовы были понять точку зрения Идена. Некоторые из них позднее жаловались, что он не пожелал им довериться. Однако он не собирался создавать какую-то группировку для борьбы со своим руководителем. Начальники штабов не могли оказать ему никакой помощи. Кстати, они занимали осторожную позицию и слишком акцентировали опасности создавшегося положения. Они не хотели чересчур сближаться с французами, опасаясь, что это вынудит нас взять на себя такие обязательства, выполнить которые мы окажемся не в состоянии. Они скептически оценивали военную мощь России после чистки, которая там была проведена. Они считали необходимым подходить к разрешению наших проблем так, как если бы у нас было три врага -- Германия, Италия и Япония, которые могли напасть на нас одновременно, тогда как помочь нам мало кто мог. Мы могли бы просить предоставить в наше распоряжение воздушные базы во Франции, но мы были бы не в состоянии послать армию сразу же. Даже это скромное предложение натолкнулось в кабинете на сильное сопротивление.