Юлия Кудрина - Императрица Мария Федоровна

23 сентября 1917 года Николай писал Ксении: «Я тоже надеялся, что тебе тогда удастся заехать к нам из Крыма. А как мы надеялись, что нас отправят туда же и запрут в Ливадии – все-таки ближе к вам. Сколько раз я об этом просил Керенского.

Здесь мы устроились вполне удобно в губернаторском доме с нашими людьми и П. Жильяром, а сопровождающие нас – в другом доме, напротив через улицу. Живем тихо и дружно. По вечерам один из нас читает вслух, пока другие играют в домино и безик…

Занятия с детьми налаживаются постепенно, так же как в Ц[арском] Селе.

За редким исключением осень стоит отличная; навигация обыкновенно кончается в середине октября, тогда мы будем более отрезаны от мира, но почта продолжает ходить на лошадях.

Мы постоянно думаем о вас всех и живем с вами одними чувствами и одними страданиями. Да хранит вас всех Господь. Крепко обнимаю тебя, милая Ксения, Сандро и деток. Твой старый Ники».

5 ноября 1917 года: «Милая дорогая моя Ксения! От всей души благодарю Тебя за доброе письмо от 15-го окт., доставившее мне огромную радость. Все, что ты пишешь о здоровье Мама, теперь успокоило меня. Дай Бог, чтобы силы Ее вполне восстановились и чтобы Она берегла здоровье свое. Мы только что вернулись от обедни, которая для нас начинается в 8 часов, при полной темноте.

Для того, чтобы попасть в нашу церковь, нам нужно пройти городской сад и пересечь улицу – всего шагов пятьсот от дома. Стрелки стоят редкою цепью справа и слева, и когда мы возвращаемся домой, они постепенно сходят с мест и идут сзади, а другие вдали сбоку, и все это напоминает нам конец загона, так что мы каждый раз со смехом входим в нашу калитку.

Я очень рад, что у вас сократили охрану – “дюже надоело” и вам, и им, понятно. Бедные, сбитые с толку люди. Постараюсь написать Мише, никаких известий о нем не имею, кроме как от тебя…».

В октябре 1917 года после захвата власти большевиками в Ай-Тодоре произошли существенные изменения. Накануне этих событий комиссар В. Вершинин сообщал из Крыма Керенскому: «Здоровье Марии Федоровны значительно улучшилось, сегодня впервые покинула постель. Николай Николаевич просит засвидетельствовать корректное отношение охраны. Он просит оставить командиром охраны нынешнего прапорщика Жоржелиани. Ввиду полного доверия Севастопольского исполнительного комитета охране, отличных отзывов охраняемых, я благодарил команду за службу. Предлагаю обратиться к командующему флотом об откомандировании охраны в мое распоряжение, ибо теперешнее положение команды совершенно неопределенное. Моя резиденция Кореиз в имении Ай-Тодор».

Однако вскоре комиссар Керенского был заменен комиссаром, присланным Советами. Командовавший охраной Жоржелиани был отозван, и Севастопольский совет назначил на это место матроса Задорожного. Великий князь Александр Михайлович так описывает эти дни смены власти в Ай-Тодоре:

«Наступил день, когда наш комиссар не явился. Мы должны были готовиться к встрече с новыми правителями России. В полдень у ворот нашего имения остановился запыленный автомобиль, из которого вылез вооруженный до зубов гигант в форме матроса… После короткого разговора при входе, он вошел ко мне без доклада.

– Я получил приказ Советского правительства, – заявил он, – взять в свои руки управление всем этим районом.

Я попросил его сесть.

– Я знаю Вас, – продолжал он, – вы бывший вел. князь Александр Михайлович, неужели вы не помните меня? Я служил в 1916 в вашей авиационной школе.

…Это означало установление отношений с нашим новым тюремщиком. Он объяснил, что “по стратегическим соображениям” мы должны будем переехать в соседнее имение Дюльбер».

Феликс Юсупов вспоминал о Задорожном: «Это был огромный человек, – с неотесанным лицом, на котором, однако, можно было заметить некоторую доброту… По счастью, наша первая встреча прошла наедине… и я вскоре понял, что он расположен к нам. Он откровенно сказал, что сначала дал увлечься революционным движением. Расстались мы друзьями. Для нас было большой поддержкой сознавать, что мы доверены охране этого человека. При своих товарищах он обращался с нами грубо и ничем не обнаруживал своих истинных чувств».

По свидетельству княгини Лидии Леонидовны Васильчиковой, находившейся в Крыму вместе с членами императорской семьи, Задорожный «был умным и тактичным человеком, и ему удалось избежать трения с заключенными и установить свой авторитет в команде. Трудно сказать, каковы были его политические убеждения. Великие Князья считали его монархистом. Я в этом не уверена… Мне кажется, он просто был не террористом, а порядочным человеком и сделал все, что мог, чтобы не дать большевистским бандам расправиться с охраняемыми им пленниками».

Филипп Львович Задорожный, матрос Черноморского флота

Однако не все в команде были настроены положительно как к вдовствующей императрице, так и к остальным членам романовской семьи. Большое опасение вызывал некий Спиро, осуществлявший надзор над обитателями Ай-Тодора. По воспоминаниям Ф. Юсупова, «время от времени являлся еврей Спиро и приказывал собирать всех обитателей Ай-Тодора для переклички. Вдовствующая Императрица отказывалась спускаться и лишь на минуты показывалась на верху лестницы».

Крымских узников, естественно, волновало происходившее в те дни в далеком Тобольске. Регулярную почтовую связь старались поддерживать с обеих сторон. Чаще всего в Тобольск писала Ксения Александровна, реже – занятая своим первенцем Ольга Александровна. 6 декабря 1917 года, в день последних именин Николая II, она сообщала своей племяннице Марии Николаевне: «Вспоминаю всегда чудный парад всех любимых частей и как мы любили этот день. Николай Александрович, будучи тоже именинником (Н.А. Куликовский, муж Ольги Александровны – Ю.К. ), сегодня был вместе со мною приглашен завтракать к Бабушке. Ели крабы и курицу, печенье, яблоки. Затем пришел другой племянник, а именно Николай Федорович, и мы, попрощавшись, вернулись домой к Тихону и больше не выходили, т. к. он так уютно лежал у меня на коленях, сперва кушал чрезвычайно долго и со смаком, а затем улыбался и играл со мною, что было невозможно его оставить! В начале холодов было у нас очень холодно в квартире, в особенности в спальне, не больше 8—10 градусов, и ночью бедный маленький просыпался с ледяшками вместо ручек, – и только отогревался у меня в кровати! Так жалко его! Но, слава Богу, он не простудился, и теперь топят, и стало теплее. У Бабушки стоит открытка от Алексея. Она была очень рада ее получить. Вся семья Кукушкиных шлет свой привет всем. Храни вас Господь Бог, дорогие мои. Любящая тебя твоя старая Тетя Ольга».