Елена Первушина - Великие государственные деятели Российской империи. Судьбы эпохи

Но дело в том, что Гавриил Романович славился своей искренностью и прямотой. Его обращение к императрице никак нельзя назвать подобострастным. Ему случалось сурово отчитывать государыню, если он считал, что она не уделяет должного внимания к его докладам, а однажды, когда она хотела уйти, недослушав, он схватил ее за мантилью и попытался удержать, так что испуганной Екатерине пришлось звать на помощь.

И уж не более, такой человек не стал бы лебезить перед фаворитом, пусть даже всесильным. Значит, восхищение Гавриила Романовича искреннее и его скорбь тоже.

По свидетельству современников Екатерина, услышав о внезапной смерти Потемкина, упала без сознания, ее долго приводили в чувство. Потом она разрыдалась и все повторяла: «Кем заменить такого человека? Я и все мы теперь как улитки, которые боятся высунуть голову из скорлупы». На следующий день она писала Гримму: «Вчера меня ударило, как обухом по голове… Мой ученик, мой друг, можно сказать, идол, князь Потемкин-Таврический скончался… О, Боже мой! Вот теперь я истинно сама себе помощница. Снова мне надо дрессировать себе людей!..»

Эпитафию Потемкину написал на греческом языке архиепископ Евгений Булгар. В ней князь Таврический уподобляется Периклу, знаменитому государственному вождю, полководцу и покровителю наук и искусств древней Греции. Еще один русский поэт и переводчик В.П. Петров, как и Державин, сравнивал его в своей элегии с Меценатом.

Пушкин собирал анекдоты о Потемкине. Он записал также рассказ родственницы Натальи Николаевны «старухи Загряжской», которая хорошо знала придворное общество екатерининских времен. Однажды Наталья Кирилловна рассказала ему такую историю: «Потемкин приехал со мною проститься. Я сказала ему: „Ты не поверишь, как я о тебе грущу“. – „А что такое?“ – „Не знаю, куда мне будет тебя девать“. – „Как так?“ – „Ты моложе государыни, ты ее переживешь; что тогда из тебя будет? Я знаю тебя, как свои руки: ты никогда не согласишься быть вторым человеком“. Потемкин задумался и сказал: „Не беспокойся; я умру прежде государыни; я умру скоро“. И предчувствие его сбылось. Уж я больше его не видала».

А один из биографов светлейшего князя, живший в конце XIX – начале XX века Василий Васильевич Огарков, начинает книгу о Потемкине такими словами: «Князь Потемкин-Таврический – это громкое и блестящее имя давно привлекало внимание историков и поэтов. Его необычайное возвышение и могущество, необыкновенная жизнь, закончившаяся такою же необыкновенною смертью, интересовали и тех, и других. В литературах различных стран ему посвящены исследования, поэмы и романы. Одни из историков новейшего времени и современники князя смотрели на него, как на „язву России“ и как на человека, отличавшегося только возмутительными пороками; другие, находя, что он не стеснялся никакими нравственными догмами, в то же время признавали за ним огромные таланты и большие заслуги перед государством. И этими противоречивыми взглядами, составляющими удел многих людей необыкновенных, наполнена почти вся литература о Потемкине. Но можно думать, что все эти разноречия способны слиться в том представлении о личности временщика, по которому он, являясь лицом, наделенным несомненными дарованиями и оказавшим большие государственные заслуги, в то же время в высокой степени обладал пороками своей эпохи, еще шире проявившимися в нем благодаря его кипучей, необузданной натуре и могуществу».

Завершить этот «парад цитат» будет уместно отзывом современных историков В.Г. Кипниса и М.А. Гордина, написавших предисловие к сборнику документов, озаглавленному «Потемкин. От вахмистра до фельдмаршала», вышедшему в издательстве «Пушкинский фонд» в 2002 году. Вот что пишут они о нашем герое: «О причинах неограниченного, как казалось, влияния Потемкина на императрицу современникам оставалось только гадать, так как оно не могло быть разумно объяснено без понимания скрытого единства их победного духовного настроя, и разумеется, без знания их безоглядных и никому, кроме них, по сути своей неведомых замыслов. Вознесенный высоко над всеми без изъятия согражданами, князь Таврический явно выпадал из привычной системы общественных и придворных связей. Положение любимца и баловня судьбы, наделенного земными благами, сверх всякого вероятия, амплуа героя, удостоенного всех мыслимых наград и почестей за подвиги, официально признанные геркулесовскими, – все это в глазах уже современников, а тем более потомков превращало Григория Александровича в фигуру мифологическую, чья жизнь не могла уместиться в пределах нормального человеческого существования и не укладывалась в рамки биографии, но просилась в былинное сказание, в эпическую повесть. Мифологический оттенок присутствовал даже в рассказах людей, лично и подолгу связанных с Потемкиным. Из одного воспоминания в другое переходят повторяющие друг друга эпитеты, герой которых уже больше литературный персонаж, чем реальная личность. В ряде таких эпизодов самый расхожий – картина смерти полубога и сибарита на жестком одре, на голой земле, в придорожной пыли, во прахе. И тут же анекдоты о крымском вояже императрицы Екатерины и демонстрации пресловутых „потемкинских деревень“. Тут и многочисленные вариации на тему беспричинных приступов желчной хандры с ее оборотной комической стороной (растерянность и трепет не смеющих подступиться к мрачному патрону клевретов и презрительная издевка над ними Потемкина). И множество рассказов – порою явственно вырастающих из домыслов и сплетен – о бесконечных чудачествах и причудах князя, его феноменальной памяти, неуемной любознательности, беспечности и лени, предусмотрительности и неугомонности, его обжорстве, сластолюбии, расточительности»…