Елена Первушина - Великие государственные деятели Российской империи. Судьбы эпохи

С другой стороны, обещания ему ничего не стоили, точно так же, как комплименты или ласки; но весьма прост был тот, кто им доверял или кто строил на этом шатком основании. Обворожительное обхождение привлекало ему с первого разу все сердца; но когда постепенно открывалось, что оно было „всем общее, как чаша круговая“, что под оболочкой этих гладких слов не заключалось ничего существенного, что это был один обман ловкого и приветливого ума, безо всякого участия сердца, – то естественно, что следовало охлаждение. Я не думаю, чтобы Сперанский имел хоть одного истинного друга и чтобы был на свете хоть один человек, которого бы он искренно любил. Политику и холод деловой жизни он переносил и в свой кабинет, где продолжал постоянно играть роль умного хитреца, даже в самых тех беседах, где – по-видимому для не знавших его близко – не могло не принимать какого-нибудь участия сердце. Скольких людей обманул он льстивыми своими обещаниями и ласковым приемом, благодетельствуя истинно только тем, которые нужны были для его видов или когда самые эти благодеяния входили в его виды».

М. А. Корф

Именным Высочайшим указом, от 1 января 1839 года, в день своего 67-летия, Сперанский возведен в графское достоинство Российской империи. Жить ему оставалось всего 41 день.

Михаил Михайлович умер от воспаления легких 11 (23) февраля 1839 года, оставив нам немало загадок. Одни касаются «сослагательного наклонения истории», каким путем пошла бы она, будь законы, предложенные Сперанским, приняты? Могли ли бы их в принципе принять, если бы не было угрозы со стороны Франции? Могла ли Россия уже в начале XIX века стать конституционной монархией? К каким последствиям это бы привело? Другие загадки касаются личности реформатора.

По свидетельству дочери Сперанского, любимая книга ее отца «Дон Кихот», но что привлекало его в этом сюжете? Сатира на человеческое общество, чья фальшь становится явной при встрече с чудаком, который надел на голову бритвенный тазик и вообразил себя рыцарем? Или сам этот чудак, сражающийся во имя добра, как он его видит и понимает, хотя все его старания вызывают всеобщие насмешки? До какой степени Сперанский отождествлял себя с Дон Кихотом и проводил ли он вообще такую аналогию? Насколько точен и правдив портрет, набросанный Корфом, и согласился бы с ним сам Сперанский? Насколько верно понял его Толстой? Вопросы из того разряда, ответ на который мы, наверное, не узнаем никогда.

Однажды в Гатчине, где Павел, еще великий князь, находился в почетной ссылке, отлученный от двора матери, опасался, что та передаст корону через его голову любимому внуку Александру, и срывал злобу, без устали гоняя по плацу перед дворцом солдат, произошел такой случай. По окончании смотра на дворцовой площади Павел Петрович удалился, забыв отдать команду разойтись. Батальоны постояли-постояли некоторое время, а потом офицеры отдали приказ возвращаться в казармы. Все, кроме одного. Артиллерийская батарея так и осталась на плацу со своим командиром ждать приказа главнокомандующего. Неизвестно, был ли это хмурый и промозглый, осенний день, или, напротив солдаты страдали от жары, или шел снег: пусть каждый вообразит себе картину по своему вкусу. Ясно было одно: стоять без отдыха, без еды и питья было вовсе не весело, и непонятно было когда прекратится этот нежданный «дозор». Но командир стоял навытяжку, стояли и солдаты.

Наконец Павел выглянул в окно и заметил одинокое подразделение, так и не покинувшее свой пост. Он спустился к ним, выслушал рапорт командира и дал наконец приказ разойтись. Фамилия командира, как вы наверняка уже догадались, была Аракчеев. И в 1796 году Павел назначил его инспектором гатчинской пехоты, а затем и комендантом Гатчины. В подчинении Аракчеева оказались трехтысячное гатчинское войско и сам город.

Вполне возможно, что эта история – только легенда, но ведь о человеке можно судить и по тому, какие легенды о нем складывают. Во всяком случае о его репутации, а репутация у Аракчеева в своем роде замечательная.

Павел I

Николай Александрович Саблуков, один из доверенных офицеров Павла, оставил нам такой, далеко не лестный, портрет Аракчеева: «По наружности Аракчеев походил на большую обезьяну в мундире. Он был высокого роста, худощав и мускулист, с виду сутуловат, с длинной тонкой шеей, на которой можно было бы изучать анатомию жил и мускулов и тому подобное. В довершение того он как-то особенно смарщивал подбородок, двигая им как бы в судорогах. Уши у него были большие, мясистые; толстая безобразная голова, всегда несколько склоненная набок. Цвет лица был у него земляной, щеки впалые, нос широкий и угловатый, ноздри вздутые, большой рот и нависший лоб. Чтобы закончить его портрет, скажу, что глаза у него были впалые, серые и вся физиономия его представляла страшную смесь ума и злости… Характер его был настолько вспыльчив и деспотичен, что молодая особа, на которой он женился, находя невозможным жить с таким человеком, оставила его дом и вернулась к своей матери. Замечательно, что люди жестокие и мстительные обыкновенно трусы и боятся смерти. Аракчеев не был исключением из этого числа: он окружил себя стражею, редко спал две ночи кряду в одной и той же кровати, обед его готовился в особой кухне доверенною кухаркою (она же была его любовницею), и когда он обедал дома, его доктор должен был пробовать всякое кушанье, и то же делалось за завтраком и ужином».

Н.А. Саблуков

А.А. Аракчеев

Капитан драгунского полка, Шарль Франсуа Филибер Масон, бывший учителем математики при великих князьях и написавший чрезвычайно интересные «Секретные записки о России во времена царствования Екатерины и Павла» вспоминает об Аракчееве так: «Множество прекрасных фейерверков, которые он устраивал с помощью своего бывшего учителя для праздников в Павловском, в особенности же снедавшая его страсть к учениям, которая заставляла его день и ночь издеваться над солдатами, снискали ему наконец расположение великого князя… Аракчеев… служил в кадетском корпусе, завоевал как унтер-офицер истинное уважение своими способностями, знаниями и усердием, которые он тогда проявлял, но уже в то время он отличался возмутительной грубостью по отношению к кадетам. Ни один лирический поэт не был столь бесконечно подвластен Аполлону, как был одержим демоном Марса этот человек. Его ярость и палочные удары, даже в присутствии Павла, стоили жизни многим несчастным солдатам. Этот палач вернул в русскую армию такое варварство, о котором здесь уже забыли: он оскорбляет и бьет офицеров во время учения».