Елена Первушина - Великие государственные деятели Российской империи. Судьбы эпохи

Но работать под началом Александра, как в старые добрые времена, Сперанскому пришлось совсем не долго.

В тревожные дни декабря 1825 года, когда тело умершего императора везли из Таганрога, а в Петербурге не могли решить вопрос кто же взойдет на трон, именно Сперанский вместе с Карамзиным подготовил для Государственного совета Манифест великого князя Николая Павловича о наследовании им короны посла смерти Александра.

Декабристы рассчитывали на поддержку Сперанского, хотели видеть его в правительстве новой, республиканской России. Вместо этого он стал одним из их судей.

Но прежде Михаил Михайлович сам попал под подозрение. Что было вполне логично: многие из заговорщиков высказывали те же идеи, что и Сперанский в молодости. Правда, тогда эти идеи разделял и Александр. Теперь же Кондратий Федорович Рылеев заявил на допросе, что «Сперанский наш». Но Каховский, подтвердив, что пару раз уже слышал эти слова от Рылеева, добавил: «Рылеев очень часто себе противоречил, и потому я не дал много веры словам его». А сам Рылеев давая письменные показания, вдруг признался: «О Сперанском я никогда ничего не говорил подобного, что показал Каховский, но признаюсь, я думал, что Сперанский не откажется занять место во Временном правительстве. Это я основывал на любви его к отечеству». То же утверждал Бестужев и некоторые другие декабристы: они хотели после победы пригласить Сперанского в правительство (что было бы, согласимся, весьма логично), но никаких переговоров с ним по этому поводу еще не вели. Допросили также слуг Сперанского, но так и не смогли установить, что он вступил в сговор с декабристами. В конце концов непричастность Сперанского к заговору признали официально.

1 июня 1826 года Николай I подписал Манифест и указ Сенату об учреждении Верховного уголовного суда и одобрил подготовленный Сперанским общий порядок («обряд») судопроизводства и подчеркивал необходимость соблюдения в суде «справедливости нелицеприятной, ничем не колеблемой, в законе и силе доказательств утвержденной».

В состав суда вошли 72 представителя высших военных и государственных чиновников. Председателем суда был назначен председатель Государственного совета и Комитета министров князь Лопухин. Не мало времени занял вопрос о том, как рассадить судей за столом, чтобы никто из них не посчитал себя обиженным. «Чтобы не тронуть фамильную спесь, – писал Сперанский, – не лучше ли разместить Головкина и Строгонова генералами по старшинству их, а Кушникова поставить уже последним».

При принятии решения о наказании только Николай Семенович Мордвинов высказался против смертной казни. Остальные судьи, в том числе и Сперанский, приговорили к смерти не только 5 стоявших «вне разряда» декабристов, но и всех осужденных по первому разряду – 31 человек. От казни их спасло только помилование императора.

При Николае I Сперанский возглавил второе отделение императорской канцелярии, которое занималось ревизией и согласованием законов Российской империи.

Под его руководством проведена огромная работа по розыску, сличению и упорядочению отдельных законодательных актов и правительственных распоряжений. Итогом этой работы стали два многотомных издания. В 1830 году вышло 46-томное Полное собрание законов Российской империи, вобравшее в себя свыше 80 тысяч актов, начиная с Соборного уложения, которым открывался 1-й том, и заканчивая законами 1825 года, помещенными в последнем томе. Законодательные акты располагались в нем в хронологическом порядке. Через три года выпущено собрание действующих законов империи. Под руководством Сперанского в 1834 году создана Высшая школа правоведения для подготовки квалифицированных юристов. Второго апреля 1838 года Действительный тайный советник Сперанский назначен председателем Департамента законов Государственного совета.

Философ и публицист Георгий Петрович Федотов, эмигрировавший из России в 1925 году и бывший профессор Русского православного богословского института в Париже, а затем Свято-Владимирской духовной академии в Нью-Йорке, пишет о значении работы Сперанского для российского общества: «В XIX веке реформа была проведена так бережно, что дворянство сперва и не заметило ее последствий. Дворянство сохранило все командные посты в новой организации и думало, что система управления не изменилась. В известном смысле, конечно, бюрократия была „инобытием“ дворянства: новой, упорядоченной формой его службы. Но дух системы изменился радикально: ее создатель, Сперанский, стоит на пороге новой, бюрократической России, глубоко отличной от России XVIII века. Пусть Петр составил Табель о рангах – только Сперанскому удалось положить Табель о рангах в основу политической структуры России… Попович Сперанский положил конец… дворянскому раздолью. Он действительно сумел всю Россию уловить, уложить в тончайшую сеть табели о рангах, дисциплинировал, заставил работать новый правящий класс».

Каким был Сперанский в последние годы жизни? Модест Корф, в свое время сменивший Сперанского на посту государственного секретаря и ставший биографом Михаила Михайловича, вспоминает в дневнике первые впечатления от встречи с ним: «Работав с Сперанским с 1825 по 1831 год почти ежедневно, возобновив с ним самые тесные сношения после назначения меня в должность государственного секретаря, я мог вполне и непрерывно следить за энциклопедическим его умом; но при всем том нисколько не увлекаюсь никаким предубеждением или пристрастием в его пользу, и доказательство: отдавая полную высокую справедливость его уму, я никак не могу сказать того же о его сердце. Я разумею здесь не частную жизнь, в которой можно его назвать истинно добрым человеком, ни даже суждения по делам, в которых он тоже склонен был всегда к добру и человеколюбию, но то, что называю сердцем в государственном или политическом отношении, – характер, прямодушие, правоту, непоколебимость в избранных однажды правилах.

Сперанский не имел (я говорю уже, к сожалению, как о былом и прошедшем) ни характера, ни политической, ни даже частной правоты. Участник и даже, может быть, один из возбудителей – по тогдашнему направлению умов – филантропических мечтаний Александра, Сперанский был в то время либералом, потому что видел в этом личную свою пользу, а когда минул век либерализма, то перешел, в тех же побуждениях, к совершенно противоположной системе. Он был либералом, пока ему приказано было быть либералом, и сделался ультра, когда ему приказали быть ультра. И поэтому я убежден, что Сперанский никогда не мог быть человеком опасным, сколько ни старались в том уверять его ненавистники и люди недальновидные. Чтобы быть опасным, надобно иметь характер и твердую волю, а Сперанский всегда искал более милости, чем славы.