Елена Первушина - Великие государственные деятели Российской империи. Судьбы эпохи

Этим законом остались недовольны не только чиновники, но и часть интеллигенции, которая, впрочем, тоже в большинстве своем была дворянского происхождения. Николай Михайлович Карамзин жаловался: «Доселе в самых просвещенных государствах от чиновников требовались только необходимые для их службы знания: науки инженерной от инженера, законоведения от судьи и проч. У нас председатель Гражданской палаты обязан знать Гомера и Феокрита, секретарь сенатский – свойства оксигена и всех газов, вице-губернатор – пифагорову фигуру, надзиратель в доме сумасшедших – римское право, или умрут коллежскими и титулярными советниками. Ни сорокалетняя деятельность государственная, ни важные заслуги не освобождают от долга узнать вещи, совсем для нас чуждые и бесполезные».

Цель и целесообразность принятия подобного указа очевидна – управленец должен быть грамотным и образованным, иначе он не сможет достояно исполнять свои обязанности. Но складывалась довольно щекотливая ситуация: мы уже знаем, что среди принимающих экзамен университетских профессоров незначительная часть дворян и много разночинцев. Теперь именно они определяли, может ли дворянин подняться выше по служебной лестнице.

О Сперанском было пущено немало сплетен: его называли масоном, иллюминатом [31] Общество баварских иллюминатов (нем. der Illuminatenorden) – немецкое тайное общество XVIII века, основанное 1 мая 1776 года в Ингольштадте философом и теологом Адамом Вейсгауптом, известным сторонником деизма, намеревавшимся использовать свою организацию для распространения и популяризации этого учения, а также либеральных идей эпохи европейского Просвещения. , говорили, что Наполеон обещал ему польскую корону за ослабление России (Сперанский сказал на это, «что за корону все же не так обидно продать отечество, как за деньги»). По поводу этих обвинений Сперанский писал Александру в феврале 1811 года, т. е. за год до своего падения: «В течение одного года я попеременно был мартинистом, поборником масонства, защитником вольности, гонителем рабства и сделался, наконец, записным иллюминатом. Толпа подьячих преследовала меня за указ 6 августа эпиграммами и карикатурами. Другая такая же толпа вельмож со всею их свитою, с женами и детьми, меня, заключенного в моем кабинете, одного, без всяких связей, меня ни по роду моему ни по имуществу не принадлежащего к их сословию, целыми родами преследует, как опасного уновителя. Я знаю, что большая их часть и сами не верят сим нелепостям, но скрывая собственные страсти под личиной общественной пользы, они личную свою вражду стараются украсить именем вражды государственной; я знаю, что те самые люди превозносили меня и правила мои до небес, когда предполагали, что я во всем с ними буду согласен, когда предполагали найти во мне простодушного клиента и когда пользы их страстей требовали противуположить меня другому».

В самом деле эти нелепые светские сплетни не возымели бы никакого действия, если бы Александр был уверен во взятом им курсе. Но в ситуации близкой войны с Наполеоном (никто не сомневался, что мирная передышка продлится недолго) глобальные реформы, даже «щадящие», которые предлагал Сперанский во «Введение к уложению государственных законов», были все еще слишком опасны.

17 марта 1812 года император вызвал Сперанского в Зимний дворец и объявил о его отстрании от должности. По-видимому, для Михаила Михайловича это известие оказалось большой неожиданностью. Историк, специалист по эпохе Александра I Андрей Зорин рассказывает: «По сути дела, Александру пришлось сдать Сперанского. Он уволил его без объяснения, сказав лишь: „По известной тебе причине“. Опубликованы многословные письма Сперанского Александру, в которых он пытается понять, в чем же причина немилости государя, и заодно оправдаться… Про последний разговор Александра со Сперанским ходило много легенд. Якобы император сказал ему, что он должен удалить Сперанского, потому что иначе ему не дадут денег: что это могло значить в условиях абсолютной монархии – понять трудно. Говорили, что, объявив Сперанскому об отставке, Александр обнял его и заплакал: он вообще был легок на слезу. Одним он потом рассказывал, что у него отняли Сперанского и ему пришлось принести жертву. Другим – что разоблачил измену и даже намеревался расстрелять предателя. Третьим объяснял, что не верит доносам и, если бы его не вынуждал недостаток времени перед войной, он бы потратил год на подробное изучение обвинений. Скорее всего, Александр не подозревал Сперанского в предательстве, иначе он вряд ли бы затем вернул его к государственной службе и сделал бы пензенским губернатором и губернатором Сибири. Отставка Сперанского была политическим жестом, демонстративным принесением жертвы общественному мнению, и он сильно укрепил популярность Александра перед войной».

Михаила Михайловича официально обвинили в тайных сношениях с французским послом (Сперанский действительно переписывался с ним, но вполне легально по поручению Александра). Дома его уже ждал министр полиции Балашов с предписанием покинуть столицу. Свет ликовал. Варвара Ивановна Бакунина, жена Михаила Михайловича Бакунина, санкт-петербургского гражданского губернатора, в те дни записывает в дневнике: «Велик день для отечества и нас всех – 17-й день марта! Бог ознаменовал милость свою на нас, паки к нам обратился и враги наши пали. Открыто преступление в России необычайное: измена и предательство. Неизвестны еще всем ни как открылось злоумышление, ни какия точно были намерения и каким образом должны были приведены быть в действие. Должно просто полагать, что Сперанский намерен был предать отечество и Государя врагу нашему. Уверяют, что в то же время хотел возжечь бунт вдруг во всех пределах России и, дав вольность крестьянам, вручить им оружие на истребление дворян. Изверг, не по доблести возвышенный, хотел доверенность Государя обратить ему на погибель. Магницкий, наперсник его и сотрудник, в тот же день сослан… 17-го ввечеру Сперанский был призван к Государю, который, как уверяют, долго его увещевал, надеясь и ожидая признания, но тщетно: ожесточенный изменник твердо уверял о своей невинности, наконец, уличенный доказательствами, кои были в руках Государя, бросился к ногам его и рыдал горько, от страху ли то было или досады, что открылось, или от раскаяния – Богу одному известно. После сего разговора был он отправлен с полицейским чиновником, как говорят, в Нижний, Магницкий – в Вологду».

Михаил Леонтьевич Магницкий, один из друзей, единомышленников и ближайших сподвижников Сперанского, работавший под его началом в «экспедиции государственного благоустройства», а затем департамента законов, теперь разделил с ним опалу.