Елена Первушина - Великие государственные деятели Российской империи. Судьбы эпохи

Совсем другое дело – Горчаков. Он относился к своей службе со всей возможной серьезностью. «В молодости я был так честолюбив, что одно время носил яд в кармане, решаясь отравиться, если меня обойдут местом», – вспоминал он в конце жизни.

Но пока поводов для самоубийства нет: в 1820 году Горчаков вместе с делегацией России отправляется в Троппау (ныне – Опава в Чехии) на второй конгресс Священного союза, затем, в 1821-м, – в Лайбахе, и в 1822-м – в Вероне. Священный союз, плод совместной работы дипломатов Австрии, Пруссии, России, имел целью установление длительного мира в Европе и сохранение государств в границах, обозначенных на Венском конгрессе в 1815 году. Теперь речь шла уже не просто об аккорде – Северном или Южном. Новая система международных отношений носила название Европейского концерта. Она давала европейским государям возможность сосредоточиться на внутренних делах и избежать участи Франции, которая все еще с трудом оправлялась от последствий революции и поражения в войне. Поэтому монархии охотно присоединились к широкому жесту стран-победительниц, и Священный союз впоследствии постепенно объединил практически все государства Европы, за исключением Великобритании и Османской империи. Конечно, пессимисты, предрекали, что эта эпидемия миролюбия будет скоротечной, и, конечно, они оказались правы. Но пока атмосфера казалась идиллической. Это был триумф Александра – уже тучный и лысеющий, но все еще статный и харизматичный император стал не только всероссийским, но и всеевропейским любимцем.

Горчаков еще в лицее иронизировал над слишком восторженными почитателями Александра и писал своей тете в 1814 году, рекомендуя ей стихи Дельвига: «Это одно из стихотворений, известных под названием: стихи на взятие Парижа. Да не испугает вас этот заголовок, так как вы в них не найдете никаких: Ура! Слава! Геенна! Миротворец и т. д., и т. д.». Тем не менее он хорошо понимал, что проект Александра по-своему амбициозен: объединение Европы, какого не было, пожалуй, со времен Карла Великого (не случайно первый конгресс прошел в 1818 году в Аахене – древней столице Каролингов), и возможность участвовать в этом грандиозном, хотя и эфемерном предприятии, конечно, оказалась для него ценным опытом.

Александр Михайлович отдавался работе со всем рвением – за время поездки им было составлено 1200 различных обзоров, донесений и справок. Вскоре молодого, одаренного, старательного и амбициозного атташе, да еще и бывшего лицеиста, замечает император. «Император Александр I рано стал отличать меня своею благосклонностью, – вспоминал Горчаков. – При встречах в бытность за границей, в разных немецких городах на конгрессах, а также в бытность мою в его свите в Варшаве, государь всегда останавливал меня при встречах на прогулках, говорил очень приветливо и всегда отличал, как одного из лучших питомцев любезного Его Величеству Царскосельского лицея. Это он сам мне выразил в Лайбахе, встретившись со мною на единственной улице, бывшей в то время в этом городе. При этом государь Александр Павлович, совершенно для меня неожиданно, сказал, между прочим: „Ты просишься в Англию, в Лондон. И прекрасно, я отправляю тебя туда секретарем нашего посольства“».

Горчаков в самом деле вскоре получил орден Св. Анны и отправился в Лондон, на должность первого секретаря русского посольства. Отношения между Россией и Англией можно описать пословицей «Вместе – тесно, а врозь – скучно» (Кажется британцы в таких случаях говорят: «Can’t live with them – can’t live without them» – «Нельзя жить ни с ними, ни без них»). Две морские державы были естественными конкурентами на европейской арене. В начале недавних наполеоновских войн Россия и Англия сражались бок о бок, но взаимные претензии накапливались. Русские генералы считали, что в Голландии, откуда обе державы пытались вытеснить французов, британцы оставляли русским самые сложные задания и самые кровопролитные сражения и фактически отсиживаясь у них за спиной. В итоге Англии достался голландский флот, а российские войска бросили без нормального снабжения на островах Джерси и Гернси. Потом – в сентябре 1800 года Англия оккупировала остров Мальту, которую формально возглавлял Павел I как Великий магистр Мальтийского ордена. Тогда разгневанный Павел прервал любые отношения с Лондоном, наложил секвестр на британские суда, запретил продавать в России английские товары и начал секретные переговоры с Наполеоном о совместном военном походе в Индию – богатейшую британскую колонию. Но Павел умер, а Александр снова развернулся в сторону Англии. Когда Наполеон объявил Англии континентальную блокаду, то русские просто не смогли прервать торговых отношений с этой страной. И не только из человеколюбия и симпатии к британцам. На английских товарах держались многие отрасли российской экономики. Тогда британские грузы стали вывозить русскими кораблями из Кронштадта в Петербург, но долго сохранять эту «аферу» в тайне не удалось, и нарушение договора о блокаде послужило поводом для вторжения Великой армии Наполеона в пределы России. 18 июня 1815 года британцы, вместе с войсками Пруссии и Нидерландов, под общим командованием герцога Веллингтона и Прусского фельмаршала Гебхарда Леберехта фон Блюхера, нанесли последний удар армии Наполеона близь селения Ватерлоо в Нидерландах. Но противоречия между Лондоном и Санкт-Петербургом не только никуда не делись, но и обострились. Тогда уже начали ходить афоризмы относительно того, что ни один мировой кризис не обходится без участия английских дипломатов.

Однако Горчаков не смог надолго задержаться в Англии – подвело здоровье. Возможно, сказалось постоянное перенапряжение, с которым он работал. Уже через четыре года он вынужден вернуться в Россию. Но позже его опыт, полученный в эти четыре года, окажется очень важным – ему еще не раз придется столкнуться с британскими дипломатами на политической арене. А пока, в сентябре 1825 года, больной и разбитый Горчаков возвращается в Россию и едет навестить своего любимого дядю в его родовое имение Лямоново близь Опочки. Пушкин, находившийся в это время в михайловской ссылке, поспешил навестить лицейского приятеля. Однако теплой встречи не вышло. В тот же день Пушкин напишет Вяземскому: «Горчаков доставит тебе мое письмо. Мы встретились и расстались довольно холодно – по крайней мере, с моей стороны. Он ужасно высох – впрочем, так и должно; зрелости нет в нас на севере, мы или сохнем, или гнием, первое все-таки лучше. От нечего делать я прочел ему несколько сцен из моей комедии» [36] «Бориса Годунова». .

Под «сухостью» Горчакова поэт видимо подозревает внешнюю холодность манер, усвоенную им на дипломатической службе (не где-нибудь, а в «чопорной Британии»!). По воспоминаниям самого Горчакова, тот сделал несколько замечаний по поводу стиля «Бориса Годунова», показавшихся Пушкину неуместными. Добавьте к тому внутреннее раздражение обоих, Пушкина – из-за своего «ссыльного» положения, Горчакова – из-за болезни и неясности будущего, и не приходится удивляться, что картинной «встречи старых друзей» не получилось. Но, кажется, позже у Пушкина остались только теплые воспоминания об этом неудачном свидании: