Жорж Бордонов - Филипп IV Красивый. 1285–1314

Но мы достаточно хорошо знаем Филиппа Красивого, чтобы думать, что он предварительно тщательно не изучил проблемы, порученные на разрешение Мариньи. То, что Мариньи иногда достаточно умело навязывал свою точку зрения королю, что он имел личное влияние на дела, почти не вызывает сомнений. Но, опять же, если бы не было согласия, Мариньи не смог бы ничего сделать. Более того, он получил реальное преобладание только в конце правления Филиппа Красивого и всего на один год. Также верно то, что этот искусный человек сумел завоевать доверие как короля, так и Климента V. Он был, несомненно, более остроумным, чем знающим, но он обладал находчивостью и практической сметкой, которые контрастировали с ученой аргументацией легистов. Он был человеком альтернативных решений, искусным в достижении прогресса в делах, хотя казалось, что он прибегает к полумерам, которые никого не удовлетворяют, он был более значим за столом переговоров, чем в военном деле, хотя он был рыцарского происхождения. Такой характер не мог не понравиться Филиппу Красивому, который, как мы знаем, никогда не надеялся на сражения, даже если они были победоносными. Пришло время, когда король поделился с Мариньи — и только с ним! — точным знанием возможностей королевской казны. Поэтому он знал, что можно финансировать, а что нет и где следует остановиться не рискуя. Этот требовательный реализм был его отличительной чертой; но он был характерен и для Филиппа Красивого. Тем не менее, Мариньи по-своему оставался феодалом, или, скорее, мечтал стать великим бароном; он не переставал увеличивать свои владения, безостановочно накапливать замки и сеньории.

Но мы видели, что Филипп Красивый, несмотря на свой модернизм, также сохранил менталитет верховного сеньора. Имея неограниченный доступ к королю, Мариньи пользовался уважением окружающих, но еще больше тех кто завидовал и порочил его. Знатные сеньоры были вынуждены считаться с ним, но стремились уничтожить его. Надо сказать, что он обладал даром вести себя двусмысленно и, возможно, иногда приписывал себе влияние, которого у него не было. Однако остается фактом то, что через его руки проходили многие важные дела и что королевские службы выполняли его приказы, хотя у него не было другого звания, кроме камергера! Выступая от имени Филиппа Красивого с непоколебимой уверенностью которая не могла быть подвергнута сомнению, принимая решения за короля, появляясь во Фландрии в почти королевском одеянии, окруженный почти княжеской свитой, обхаживаемый феодалами (лижущими руку, которую они не могли отрубить), он неизбежно принимался окружающими за воплощение короля. Никогда еще Пьер Флот и Ногаре не брали на себя такую роль. Можно подумать, что Мариньи был великим мастером большой политики, но в действительности он был лишь подмастерьем. Сам факт, что Филипп Красивый утвердил и сохранял его на этом посту, показывает, что Мариньи был всего лишь заместителем, безусловно, более блестящим, чем его предшественники, но вполне заменяемым, и у него когда-нибудь появился бы преемник, если бы Филипп Красивый царствовал дольше. Повторю, что Флот, как и Ногаре и Мариньи, были назначены на свои должности в соответствии с конкретными обстоятельствами. Благосклонность короля к Мариньи можно объяснить только его способностью распутать паутину фламандских дел. Роль, которую он сыграл, не следует преуменьшать, как и забывать, что он был предшественником первых министров и управляющих финансами, которыми отмечена история монархии. Он недолго занимал эту должность без официального титула, и, возможно, о нем бы забыли, если бы его успех и слишком стремительная удача не привели его в конце концов на виселицу в Монфоконе [331] Монфоко́н — огромная каменная виселица, построенная в XIII веке к северо-востоку от Парижа, во владениях некоего графа Фалькона (Фокона). Получила прозвище Montfaucon (от фр. mont — гора, и фр. faucon — сокол, буквально «Фоконова (Соколиная) гора»). Одновременно на Монфоконе могло быть повешено до 45 человек. До наших дней не сохранилась. .

Во время встречи в Пуатье (1307 год) Климент V, чтобы угодить Филиппу Красивому, ратифицировал Атисский договор и пригрозил новому графу Фландрии Роберу де Бетюну отлучением от церкви в случае неисполнения этого договора. В то время было очень трудно заручиться поддержкой фламандских олдерменов. Брюгге, подвергшийся наиболее жестокому обращению, сопротивлялся изо всех сил и сдался только под давлением. В действительности, хотя все население Фландрии желало разрешения конфликта с Францией, никто не хотел платить, а Робер де Бетюн не имел желания передавать Лилль, Дуэ и Бетюн, замки Кассель и Кортрейт в качестве залога оплаты. Власть, которой он обладал, была совсем не такой, как у Филиппа Красивого. Она не только не была абсолютной властью, но и постоянно конфликтовала во всех областях с правами коммун. Филипп Красивый не мог до конца разобраться в этой ситуации, хотя и принял меры предосторожности, заручившись клятвой олдерменов по нескольким важным вопросам. Он упорно продолжал обращаться с графом Фландрии как с феодалом, по уже устаревшей вассальной системе, которую он пытался подорвать в своем собственном королевстве! Власть графа основывалась не столько на верности олдерменов крупных фламандских городов, сколько на их приверженности; де-факто она была "парламентской". Сложность управления усугублялась именно отсутствием общего представительного органа, разбросанностью и соперничеством олдерменов: под этим мы подразумеваем, что приходилось иметь дело не со всеми городами, а с каждым из них. Но и в самих городах мнение не было единодушным: торговцы боролись против патрициата. Трудности, возникшие при взыскании огромного штрафа, установленного Атисским договором, являются хорошей иллюстрацией этого соперничества: каждая сторона пыталась заставить другую заплатить, и все обвиняли графа в растрате части собранных средств. Филипп Красивый не оценил важность фламандской народной партии. Он не мог смириться с тем, что граф, дворяне, патриции города не в состоянии навязать свою волю простому народу, и что ремесленники могут представлять собой политическую силу, с которой нужно считаться. Он снова и снова подозревал графов и патрициев в том, что они вступили в сговор с народом, в то время как они просто пытались восстановить свою власть. Однако в одном пункте они были согласны: не выполнять унизительный и дорогостоящий Атисский договор. Переговоры следовали одни за другими с целью смягчить, если не свести договор к простому миру. На первом этапе они привели к заключению Парижского договора, ратифицированного Папой Римским в 1310 г. В духе примирения Филипп Красивый отказался от сноса стен фламандских городов (как это было предусмотрено Атисским договором), за исключением Брюгге. Ногаре сыграл некоторую роль в этих переговорах, но мнение Мариньи уже преобладало. Хранитель Печати охотно добивался наказания непокорных городов. Мариньи предпочитал мирные решения, даже если они были неутешительными. Он, как и Филипп Красивый, знал, что положение казны не позволяет вести войну в благоприятных условиях. Тем не менее, он не стеснялся шантажировать и запугивать: эта политика не находила понимания.