Николай Переяслов - Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольникова

Европейских рабочих, интеллигентов, ремесленников, бегущих от фашистского варварства, вы равнодушно предоставили гибели, захлопнув перед ними дверь нашей страны, которая на своих огромных просторах может гостеприимно приютить многие тысячи эмигрантов.

Как все советские патриоты, я работал, на многое закрывая глаза. Я слишком долго молчал. Мне было трудно рвать последние связи не с вашим обречённым режимом, а с остатками старой ленинской партии, в которой я пробыл без малого 30 лет, а вы разгромили её в три года. Мне было мучительно больно лишаться моей Родины.

Чем дальше, тем больше интересы вашей личной диктатуры вступают в непрерывный конфликт и с интересами рабочих, крестьян, интеллигенции, с интересами всей страны, над которой вы измываетесь как тиран, дорвавшийся до единоличной власти.

Ваша социальная база суживается с каждым днём. В судорожных поисках опоры вы лицемерно расточаете комплименты „беспартийным большевикам“, создаёте одну за другой привилегированные группы, осыпаете их милостями, кормите подачками, но не в состоянии гарантировать новым „калифам на час“ не только их привилегий, но даже права на жизнь.

Ваша безумная вакханалия не может продолжаться долго. Бесконечен список ваших преступлений. Бесконечен список ваших жертв, нет возможности их перечислить.

Рано или поздно советский народ посадит вас на скамью подсудимых как предателя социализма и революции, главного вредителя, подлинного врага народа, организатора голода и судебных подлогов.

17 августа 1939 года».

Читая это жёсткое, смелое, правдивое письмо, нельзя не осознавать, что Фёдор Фёдорович Раскольников даже из своего заграничного далека прекрасно видел всё то, что происходило в Советском Союзе. К 1938 году уже состоялись грандиозные политические процессы-фарсы, на которых Сталин расправился со всей ленинской большевистской элитой. Многие соратники Фёдора по революционной борьбе уже были расстреляны или томились в сибирских лагерях. Вот перед нами подсчёты, сделанные генерал-лейтенантом Александром Ивановичем Тодорским, занимавшим до ареста пост начальника Управления высших военно-учебных заведений Красной Армии: «Сталинские репрессии вырубили из пяти маршалов трёх (А. И. Егорова, М. Н. Тухачевского и В. К. Блюхера); из пяти командиров 1-го ранга — трёх; из 10 командиров 2-го ранга — всех десять; из 57 комкоров — 50; из 186 комдивов — 154; из 16 армейских комиссаров 1-го и 2-го ранга — всех до единого; из 28 корпусных Комисаров — 25; из 64 дивизионных Комисаров — 58; из 456 полковников — 401».

А сколько в эти годы было уничтожено поэтов, писателей, режиссёров, журналистов, музыкантов…

Видя это, Раскольников принял решение не возвращаться в Россию, чтобы не увеличить тем самым число безвинно расстрелянных соотечественников. Он уехал в Париж и написал там своё знаменитое открытое письмо Сталину, ставшее на многие годы одним из самых талантливых обличительных документов сталинскому режиму и лично самому тирану.

Но хочется спросить только одно. Если бы нашего дипломата Фёдора Фёдоровича Раскольникова не стали настойчиво вызывать из Софии в Москву, вследствие чего он испугался маячащих за его выездом ареста и последующих репрессий, — то он так молча и смотрел бы из Болгарии на всё происходящее на Родине, и держал бы свою смелость при себе, делая вид, что он ничего вокруг себя не видит? Его письмо Сталину — это, конечно, акт огромной человеческой смелости, отчаянный шаг, но нельзя также не вычеркнуть из памяти и того, что, пока ему не начали угрожать пугающей карой, он безмолвно находился в команде Сталина, содействуя своим молчанием установлению его жесточайшего режима? Так бы, наверное, и шиковал, разъезжая с женой на «Кадиллаке» по европейским курортам, в то время, как его друзей и коллег неутомимая машина НКВД уничтожала в угоду мстительному правителю Иосифу Сталину…

Как говорил Альбер Камю, «всякий революционер кончает как палач или как еретик». Фёдор Фёдорович Раскольников не был исключением из этого правила. Однако он вошёл в историю не как дипломат, не как командующий Балтийским флотом и не как писатель, а как человек, решившийся на открытое осуждение сталинизма, нашедший в себе душевные силы, чтобы сказать то, о чём в те годы мало кто решался даже подумать.

Вот что пишет по поводу отчаянного письма, написанного Фёдором Раскольниковым, военный историк Николай Семёнович Черушев, автор книги «1937 год: элита Красной Армии на Голгофе»:

«Публично ещё никто — ни до, ни после — не говорил Сталину таких беспощадных слов. Разве что Троцкий из его далёкого и близкого зарубежья. Однако всем было известно, что Лев Давидович являлся давним соперником Сталина, а точнее — его недругом, и поэтому критические выступления Троцкого воспринимались людьми совершенно по-иному, нежели обвинения Раскольникова, не имевшего отклонений от генеральной линии партии… Фёдор Раскольников писал эти строки во франции, далеко от Москвы, обвиняя Сталина в создании атмосферы тотальной подозрительности, недоверия, шпиономании и доносительства. Если подобное чувствовали граждане СССР, находившиеся в Париже и других французских городах, то что тогда говорить об обстановке внутри Советского Союза?..»

Атмосфера в нашей стране в те годы была очень неоднозначной — повсюду возводились мощные гидроэлектростанции и заводы, строились железные дороги и города, открывались новые институты и театры, создавались современные машины и самолёты, а параллельно этому безостановочно работала огромная карательная машина, которая истребляла самых ярких и лучших граждан нашего государства. Каждый день в сторону Сибири отправлялись перегруженные людьми теплушки, увозившие людей в далёкие лагеря. Но это были ещё счастливчики, по сравнению с теми, кто был расстрелян на Бутовском полигоне, в Коммунарке или любом другом из тринадцати московских мест массовых расстрелов.

Троцкий и Ленин

Спустя четверть века после таинственной кончины Фёдора Раскольникова, писатель Илья Григорьевич Эренбург обратился письмом к его вдове Музе Васильевне Канивез-Раскольниковой с просьбой рассказать ему, как и при каких обстоятельствах произошла гибель её мужа, потому что по свету кочуют самые разные варианты его смерти. По одной из них, он умер от пневмонии, которую ему недостаточно хорошо лечили французские врачи. По другой, он во время припадка безумия выпрыгнул из окна психбольницы в городе Ницце. По третьей, он, узнав о заключении пакта Молотова-Риббентропа между СССР и Германией, впал в тяжёлую депрессию и покончил жизнь самоубийством. По четвёртой, его убили и выбросили с пятого этажа частной лечебницы агенты Берии, в число которых входил муж Марины Цветаевой Сергей Эфрон. По пятой, он был найден рано утром мёртвым под окнами той французской клиники Святого Луки в Ницце, где он скрывался от возмездия вездесущего Сталина. Но сам ли он шагнул через подоконник или его оттуда выбросили насильственно — это до сегодняшнего дня остаётся тайной… Но ответ от Музы Раскольниковой на это письмо не задержался, и она писала Илье Эренбургу о смерти своего мужа следующее: