Николай Переяслов - Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольникова

«М. В. Раскольникова-Канивез.

Страсбург, 28 марта 1962.

Глубокоуважаемый Илья Григорьевич, сердечно благодарю Вас за Ваше письмо.

Отвечаю сразу же и с полной искренностью на вопрос, который Вы мне ставите. Нет, Фёдор Фёдорович Раскольников не покончил самоубийством. Прежде чем рассказать Вам о его кончине, я хочу подчеркнуть, что если бы он покончил самоубийством, то я не видела бы никакой необходимости скрывать этот факт. Лично я не нашла бы ничего порочащего память Фёдора Фёдоровича в том, что он, не выдержав действительно огромных моральных страданий, покончил с собой. В те годы подобный исход не был уж таким исключением. И для меня лично память моего мужа, которую я свято чту и буду чтить всю жизнь, никак не омрачилась бы от этого. Но действительность есть действительность, и Фёдор Фёдорович не покончил самоубийством, а умер естественной смертью. Возможно, что, если бы его организм не был подорван тяжёлыми испытаниями, он справился бы с болезнью и выжил бы, но всё это остаётся в пределах догадок и предположений, фактически же всё произошло так: к тяжёлым моральным страданиям Фёдора Фёдоровича прибавилось ещё большое личное горе. Наш первый ребёнок, сын, родившийся в 1937 году в Софии, скоропостижно умер в Париже от молниеносного энцефалита 1 февраля 1939 года. В мае 1939 года Фёдор Фёдорович и я, покинув Париж, поселились на некоторое время в Audibis. 25 августа 1939 года Фёдор Фёдорович заболел. Болезнь началась сильным нервным припадком, когда врач осмотрел его, он нашёл большой жар и констатировал воспаление лёгких с распространением инфекции в мозгу, и это мозговое заболевание и было причиной смерти Фёдора Фёдоровича. Он был болен неполные три недели. Я поместила его в одну из клиник Ниццы, созвала консилиум, сделала всё, что могла, чтобы его спасти. Но все усилия оказались напрасными. Болезнь протекала очень бурно. Все три недели Фёдор Фёдорович почти не приходил в себя — сильная мозговая горячка, бред и беспамятство почти не покидали его. Он буквально сгорел. 12 сентября в полдень он скончался у меня на руках. В последние минуты сознание вернулось к нему, он узнал меня, вспомнил свою мать и говорил о ребёнке, что мы ожидали. Ожидание этого ребёнка было последней радостью Фёдора Фёдоровича, но он его уже не увидел. Наша дочь родилась после его смерти, 17 апреля 1940 года в Париже.

Похоронив Фёдора Фёдоровича в Ницце, я вернулась в Париж и там узнала, что во время болезни и смерти в газетах высказывались самые разнообразные предположения и утверждения о причинах смерти. Говорилось и о самоубийстве, и об убийстве прямом и косвенном. Сама я этих газет не читала, т. к. во время болезни Фёдора Фёдоровича я проводила всё время у его изголовья и, разумеется, мне тогда было не до газет. Помнится, однако, что я послала куда-то опровержение. Но куда именно я теперь не помню, а было ли оно напечатано, я совсем не знаю. К тому же Вы, вероятно, знаете, во франции в случае насильственной смерти (убийства или самоубийства) сразу же производится полицейское расследование (enquese judiciaire). Никакого расследования после смерти Фёдора Фёдоровича не было. Вы сами знаете, как часто газеты пишут явные выдумки, нисколько не заботясь о точности того или другого факта.

Вот, Илья Григорьевич, подлинные обстоятельства и причины смерти Фёдора Фёдоровича Раскольникова, и я буду Вам бесконечно благодарна, если вы рассеете ложные слухи о кончине Фёдора Фёдоровича. Я читала в книге Н. А. Равича „Молодость века“ намёки на самоубийство Ф. Ф. Раскольникова.

Заканчивая своё письмо, я ещё раз от всей души благодарю Вас, Илья Григорьевич, и прошу Вас разрешить мне надеяться на то, что Вы окажете мне помощь и поддержку в деле реабилитации Ф. Ф. Раскольникова, которую я считаю своим священным долгом.

Уважающая Вас — М. В. Раскольникова-Канивез».

Нельзя не заметить, что, читая это вежливое послание вдовы Раскольникова, возникают некоторые серьёзные сомнения. В частности, Муза Васильевна пишет, что 12 сентября 1939 года её муж Фёдор Фёдорович Раскольников умер хотя и в психиатрической клинике, но вовсе не в результате самоубийства, а вследствие острой пневмонии, простудившись во время нахождения там в течение двух предыдущих недель. А врачи, дескать, просмотрели это заболевание и его не лечили. Так что, как уверяет Муза, он «умер естественной смертью», «буквально сгорел» и «скончался у меня на руках», тогда как полиция города Ниццы установила, что он «выбросился из окна больничной палаты с пятого этажа и разбился насмерть», причём, это произошло именно в те минуты, когда жены с ним рядом не было, а значит, «умирать естественной смертью» «у неё на руках» он никак не мог, и момента его гибели она собственными глазами никак не видела. Раскольников лежал в отдельной палате, и Муза Васильевна не оставляла его одного целый день. Но вечером, в конце концов измучившись, она ушла, чтобы поспать хотя бы несколько часов, а когда она явилась обратно, то «он был мёртв», — таковы были её слова. Ну, а диагноза болезни установить не удалось, не производилось также и вскрытия.

Как-то не до конца верится и в то, что Фёдор Фёдорович так быстро и сильно заболел из-за информации о пакте Молотова-Риббентропа. И когда это, спросите вы, и где это было?.. В августе! В Ницце! Где из тёплого моря вылезать не хочется. А он тут умудрился подхватить двухстороннее воспаление лёгких, потом менингит, и всё это сразу перешло ему в мозг, так что он впал в беспамятство с высокой температурой… Муза говорит: «Я созвала консилиум…» Но было уже поздно. «Он был почти всё время без сознания».

И это при том, что доктор Бармин писал об удивительном здоровье, уравновешенности и бодрости Фёдора Фёдоровича, а также о том, что он получил от него письмо, датированное 17 августом, в котором сообщал ему об «Открытом письме Сталину» и приводил эпиграф к нему, а также говорил ему о том, что в сентябре собирается вернуться опять в Париж.

Да и многие из его соратников четверть века назад рассказывали о его удивительной выдержке — он никогда, даже в самых отчаянных ситуациях, не повышал своего голоса на подчинённых, обращаясь к ним только на «Вы» без различия постов и рангов.

Так что наши эмигранты во франции нисколечко не сомневались, что автор «Открытого письма Сталину» умер вовсе не от менингита, а был убит по приказу «Хозяина» агентами НКВД, выбросившими его из открытого окна на пятом этаже больницы. Днём он окрестности своей лечебницы постоянно отслеживал, а ночью (точнее сказать — под утро), когда он уснул, «энкавэдэшники» проникли в больничный корпус и спокойно совершили порученную им операцию…

Похоронив Фёдора Фёдоровича в Ницце, Муза после этого уехала в Париж к Илье Исидоровичу Фондаминскому, о котором ей говорил незадолго до смерти Раскольников. Во время единственного заседания Учредительного Собрания, прошедшего 6 января 1918 года, Фондаминский избирался в состав бюро эсеровской фракции, и один из матросов-большевиков, опознав в нём бывшего комиссара Черноморского флота, пытался его застрелить прямо в зале заседаний. После разгона собрания большевиками Фондаминский перешёл на нелегальное положение и стал членом антибольшевистского «Союза возрождения», объединившего правых социалистов.