Модест Колеров - Петр Струве. Революционер без масс [сборник]

В соборе заканчивалось воскресное богослужение, прерванное нашим появлением, шумом и криками….

Земное начальство вскоре появилось в соборе в образе бородатого полицейского полковника, пристава Казанской части. Собор к тому времени до отказа наполнился студентами, искавшими спасения от продолжающегося на площади избиения и начавшихся арестов… пристав… обратился к нам с речью такого содержания: западные врата собора широко открыты для тех, кто пожелает спокойно уйти домой, доказывая этим, что их присутствие на площади было случайным и что они — граждане вполне благонамеренные; оставшиеся будут рассматриваться как бунтовщики, и с ними будет поступлено по всей строгости закона; он даёт нам полчаса на размышление и на исход из храма, после чего оставшихся арестуют, и пусть они пеняют сами на себя…

Не для того мы шли на демонстрацию, чтобы доказать свою гражданскую благонамеренность! Но надо сказать правду, что после речи пристава толпа в соборе стала редеть и редеть: многие то небольшими группами, то поодиночке, конфузливо таясь, стали пробиваться к „западным вратам“…

Когда через истекшие полчаса пристав вновь явился в собор, в нём оставалось только человек пятьсот-шестьсот студентов и сотня курсисток. Пристав развёл руками, сказал: „Вы сами этого хотите“ — и предложил нам выходить через „западные врата“ на Казанскую улицу, где нас уже ожидал сильный наряд полиции, окруживший нас и во главе с приставом направивший наши стопы прямо в полицейскую Казанскую часть, что неподалёку от Мариинского театра. Нас ввели во двор этого участка, заперли за нами ворота — и предоставили с часа дня и до позднего вечера проводить время по собственному нашему усмотрению. В середине дня нам дали хлеба, который мы по-братски между собой поделили. „Тогда считать мы стали раны, товарищей считать“. Среди толпы студентов и курсисток выделялось только несколько штатских (не в студенческих мундирах — М. К.), а среди них — почтенные марксистские Диоскуры, П. Б. Струве и М. И. Туган-Барановский» [198] Иванов-Разумник. Писательские судьбы. Тюрьмы и ссылки / Сост. В. Г. Белоус. М., 2000. С. 98–101. .

Поражённый в правах, ограниченный в географии передвижений, готовясь выехать в эмиграцию на неопределённо долгий срок для издания нелегального для России оппозиционного журнала «Освобождение», С. под прозрачным криптонимом [199] Он был вскоре раскрыт Бердяевым, несмотря на то, что С. ещё находился в эмиграции: Николай Бердяев. О новом русском идеализме // Вопросы философии и психологии. Ноябрь — декабрь 1904. Кн. V (76). II о. С. 697. выступил в журнале «Вопросы философии и психологии» с исповеданием своего нового политического и идейного мировоззрения, которое биографически вполне могло оказаться и политическим завещанием и потому привлекло к себе особое внимание идейно-политической общественности. Наследуя риторической традиции И. С. Аксакова («В чём недостаточность русского патриотизма», 1864 [200] Ср.: М. Катков. Истинный и разумный патриотизм // Московские ведомости. 14 мая 1863. № 103. ) и посвящая свой труд памяти В. С. Соловьёва (умершего 31 июля 1900), в статье «В чём же истинный национализм?» С. изложил систему обоснования того, что можно назвать национальным возрождением на основе западного пути развития, синтезирующую наследие Фихте, Герцена, Соловьёва («Национального вопроса в России»), народнического народолюбия [201] Впрочем, здесь С. явно перетолковывает социально-сословное понимание «народа» в духе русского XIX века как, в первую очередь, (общинного) крестьянства — в пользу его внесословного и внесоциального смысла как «нации» (в духе немецкого Nationalwirtschaft переводимого в русской и советской традиции как «народное хозяйство» или французского Nation переводимого как «нация» польским словом narod ). , права человека как основу «естественного права» и сердцевину «истинного либерализма». И поэтому он ополчился против славянофильского сужения «национального духа» до консервативных задач и одновременно максимально расширил смысл либерализма как движения «общенародного и идеального происхождения», начатого за «свободу совести» и служащего демократической практике, а не материальным интересам буржуазии. В финале С. сформулировал свой призыв к национальному освобождению как призыв к освобождению личности: «Если верно, что „нация есть начало духовное“, то истинный национализм не может быть ничем иным, как безусловным уважением к единственному реальному носителю и субъекту духовного начала на земле, к человеку» 6. В этой проповеди С. следовал Новгородцеву, который за полгода до этого так же обращался к правовому наследию Соловьёва. В речи на торжественном заседании Московского психологического общества в память В. С. Соловьёва 2 февраля 1901 года он сказал о философе:

«С горячностью истинного патриота он стремился указать своей стране истинный путь, — „путь жизни“». Время ещё не ушло, и выбор свободен. «Мы не признаём предопределения ни в личной, ни в народной жизни, — писал он, — судьба людей и наций, пока они живы, в их доброй воле. Одно только мы знаем наверное : если Россия не исполнит своего нравственного долга, если она не отречётся от национального эгоизма, если она не откажется от права силы и не поверит в силу права, если она не возжелает искренно и крепко духовной свободы и истины, — она никогда не будет иметь никакого успеха…» [202] П. И. Новгородцев. Идея права в философии Вл. С. Соловьёва [1901] // П. И. Новгородцев. Об общественном идеале / Сост. А. В. Соболев. М., 1991. С. 529–530. Впервые опубликовано в Кн. VI «Вопросов философии и психологии» за 1901 год.

Здесь С., вслед за Новгородцевым, дал своим сподвижникам по идеалистическому реформированию социализма формулу национального возрождения, которая легла в основу недолговечного (1902–1906) «идеалистического направления» (в освободительном движении [203] К нему, кроме большинства авторов сборника «Проблемы идеализма», можно отнести и близкого к ним тогда С. А. Котляревского и ряд других авторов журналов «Вопросы философии и психологии» и «Вопросы Жизни». ) и была горячо поддержана 7, в частности, Булгаковым, который источник своего вдохновения также (но в гораздо большей степени) нашёл в наследии В. С. Соловьёва 8.

Отходя от партийных рамок практического марксизма, претендуя выстроить широкий фронт социалистов и либералов в борьбе против самодержавия, С. надеялся, вслед за законоучителями СДПГ, придать своему социализму громкое философское звучание в духе Фихте и Лассаля. Для большинства его партийных товарищей такой поворот С., несмотря на всю публичность его эволюции и несмотря на его укоренённость в партийной и теоретической литературе СДПГ, включая наследие Энгельса, был неожиданным, оторванным от практики и неприемлемым, неприятно созвучным (их различие не было очевидным) «ревизионизму» Бернштейна. Ленин позже не раз писал о том, что якобы с самого начала чувствовал и порицал «неполноценность» С. как марксиста, но на деле так и не понял, не оценил и не подверг внятной критике его «идеалистических» поисков 1897–1898–1899 годов, когда литературное сотрудничество со С. было наиболее близким. Вероятно не только потому, что оставался некомпетентным в тех специальных философских вопросах, в решении которых С. выстраивал своё «новое миросозерцание», но и потому, что просто не хотел рисковать утратой возможностей, которые предоставляло ему внутрипартийное сотрудничество со С. Ближайшая соратница Плеханова по марксистской группе «Освобождение Труда», в прошлом героиня террористического народовольчества, близкая знакомая С., которой он всю жизнь восхищался независимо от политических разногласий, участница его издательских предприятий, Засулич разъясняла в немецком партийном органе «Neue Zeit» механизм раскола русского марксизма этого времени: