Елена Соломински - Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии

Нигде не было столько миллионеров, как здесь. Шихобаловы и другие известны были всей России. Эти миллионеры были очень типичны. Шихобалов, к которому перешли все имения разорившихся помещиков 214, владел чуть ли не пятьюстами тысячами десятин земли. У него была масса хуторов, управлявшихся приказчиками. Платил он последним мизерное жалованье, но они бессовестно его обкрадывали. Приказчики, ожидая его приезда, готовили ему обед из тухлого мяса, доказывая этим свою бережливость, что очень Шихобалову нравилось. В то же время эти приказчики на краденые деньги скупали участки у башкир и через несколько лет службы у Шихобалова сами делались крупными землевладельцами. Занимал этот богобоязненный Шихобалов роскошную квартиру чуть ли не в двадцать комнат, причем сам помещался в темной комнатке, выходившей во двор, а жена его, молодая красавица, на которой он женился после смерти своей первой жены, уже стариком, спала в комнате при входе в переднюю. Парадные комнаты сохранялись для торжественных случаев и губернаторских посещений.

Наплыву евреев в Самару благоприятствовало проведение Самарско-Оренбургской железной дороги. Строилась она евреями: Варшавским, Горвицом 215Они же в течение многих лет были ее хозяевами. Главные места на дороге занимали также евреи: начальник тракции или подвижного состава Л. Л. Зелихман 216, начальник материальной службы, главный бухгалтер Айзенштат 217Много второстепенных должностей были заняты евреями. К ним приезжали из еврейской черты оседлости родственники, знакомые, и, таким образом, образовалась довольно порядочная еврейская колония. Евреи оживили этот край. Первый пивоваренный завод, макаронная фабрика, сахарный завод – построены были евреями. Экспорт пшеницы из богатой Самарской губернии за границу взяли на себя евреи. Интересно, что вывоз яиц из России в Западную Европу впервые стал практиковаться самарскими евреями. Всем этим занимались «мнимые» ремесленники, на которых в благодарность за пользу, оказанную ими краю, часто составлялись протоколы о выселении их, за неимением права на жительство.

Губернаторы Самары по отношению к евреям были очень корректны. Бильбасов, Свербеев, Брянчанинов 218, как и полицмейстер Праведников 219, уволенный из Петербургского университета за участие в студенческих беспорядках 1863 года 220, – все они снисходительно относились к мнимым ремесленникам, но, не будучи сильны в законах, боялись юсов 221с их толкованием сенатских решений. Надо было действовать так, чтобы полиция не входила с рапортом по еврейским делам в губернское правление, поскольку, если таковой рапорт попадал туда, никто, даже губернатор, не мог помочь беде, высылка еврея была делом решенным. В таких случаях приходилось обжаловать постановление губернского правления в Сенате.

У меня завязалась живая корреспонденция по этим делам, часто телеграфная, с людьми, о которых я с удовольствием вспоминаю. Пришлось мне сноситься с ныне покойным Германом Исааковичем Трахтенбергом 222, бывшим обер-секретарем Сената. По внешнему виду он был настоящим сановником: высокого роста, бритый, с бакенбардами, в очках, с высоким лбом и умными добрыми глазами. Он очаровывал всех, приходивших с ним в соприкосновение. Ко всем он относился благожелательно. В Сенате он пользовался большим уважением. Помощником у него был Генрих Борисович Слиозберг, ныне здравствующий, – с ним у меня завязалась особенно живая переписка. В кабинете ныне покойного Трахтенберга Генрих Борисович приобщался к еврейским делам. В лице Германа Исааковича он имел опытного, гуманного руководителя.

Когда я жил в Саратове, я обращался также к Л. М. Айзенбергу 223, который весьма сердечно относился к моим ходатайствам за бесправных евреев.

Я мог принимать деятельное участие в оказании помощи евреям потому, что у меня были хорошие отношения, как с судом, так и с прокуратурой, в особенности с председателем суда Владимиром Ивановичем Анненковым 224, который при мне председательствовал в Самаре в течение восемнадцати лет. Сын декабриста Ивана Александровича Анненкова 225, Владимир Иванович, был незаурядный человек. Когда отец его, известный красавец, был сослан по делу декабристов на каторгу, невеста Ивана Александровича, Полина Гебель, дочь французского полковника испанской службы при Наполеоне I 226, с особого разрешения Николая І, последовала за своим женихом. Николай І, пораженный гордостью и красотой Полины Гебель, ее юной пылкой любовью к своему избраннику, дал ей на дорогу три тысячи рублей. Прибыв после долгих мучений и мытарств в Нерчинск, она в церкви повенчалась с Анненковым, причем на время венчания с Ивана Александровича были сняты кандалы. Спустя несколько лет командированный в Сибирь для ревизии тамошних учреждений, Муравьев отыскал хижину 227, где жила Полина (Прасковья Егоровна) Анненкова, и сказал, что Николай приказал отыскать ее и передать «привет той, которая не сомневалась в его сердце». Отбыв двенадцатилетнюю каторжную работу, Иван Александрович поселился с семьей в Тобольске. Сыновья его, в том числе Владимир Иванович, поступили в местную гимназию, директором которой был известный автор сказки «Конек-Горбунок» Ершов 228По окончании гимназии Владимир Иванович хотел поступить в университет. На прошении о дозволении, поданном на высочайшее имя, Николай I собственноручно написал: « Сыну государственного преступника Анненкову довольствоваться гимназическим образованием, разрешив поступить ему в лейб-гвардию со званием унтер-офицера и с правом выслуги ».

Владимир Иванович в гвардию не поступил, а начал служить при тобольском губернаторе, известном впоследствии своей гуманной и просветительской деятельностью Викторе Антоновиче Арцымовиче 229.

В 1856 году, при Александре II, Иван Александрович с семьей переехал в Нижний Новгород, где до конца жизни был предводителем дворянства и пользовался всеобщим уважением. Один раз он чуть снова не поплатился. Проездом через Нижний Новгород у него был, кажется, симбирский губернский предводитель дворянства. Восторженно разсказывая, как его обласкал на аудиенции Александр ІІ, гость сказал:

– Царь крепко жал мне руку, – на что Иван Александрович заметил:

– Да, Романовы крепко жмут.

Об этом было донесено, началась переписка, но всё кончилось благополучно.

Владимир Иванович получил в Нижнем Новгороде место судебного следователя, затем прокурора и председателя Харьковского суда, а оттуда переведен был, с тем же званием, в Самарский окружной суд, где, как я сказал, пробыл около восемнадцати лет. Не получив высшего образования, он восполнял свои познания серьезным чтением и любознательностью. Его председательское резюме производило сильное впечатление, в особенности на серый состав присяжных заседателей. Председательствуя по некоторым делам, в особенности по бытовым, например, по делам об убийствах забитыми женами их мужей, снохами свекров или свекровей, он художественно обнажал перед присяжными заседателями душу этих невольных преступников и, забывая роль председателя, вступал в беседы с подсудимыми, выясняя условия, под влиянием которых были совершены их преступления. Помню, как один раз судился бродяга, бежавший из Сибири. Владимир Иванович, словно забыв, что он председательствует, будучи большим знатоком Сибири, вступил с подсудимым в пререкания, доказывая последнему, что, если бы тот бежал по другой дороге, ему удобнее было бы выбраться из Сибири. Подсудимый, тоже забыв свою роль, оспаривал, доказывая, что его путь был самый правильный. И, наконец, уступив Владимиру Ивановичу, сказал: