Борис Флоря - Польско-литовская интервенция в России и русское общество

Что касается самого содержания предложенных этому кандидату условий, то по отношению к ним во многом сохраняют силу наблюдения С. Ф. Платонова, анализировавшего текст договора, в который вошла большая часть этих условий.

Так, вслед за С. Ф. Платоновым [394] Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве ХVІ–ХVІІ вв. (Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время). СПб., 1899. С. 427. следует констатировать, что согласие на избрание государя из польского королевского дома было связано с надеждами на то, что с помощью Речи Посполитой удастся восстановить традиционный общественный порядок, подавив сопротивление тех сил, которые нарушают стабильность в обществе. Стремления эти в первоначальных условиях нашли даже более яркое выражение, чем в окончательном тексте. Так, запрещение крестьянских переходов в проекте мотивировалось тем, что с помощью переходов «холопи (т. е. крестьяне. — Б. Ф .) могут искать своеволеньства». Сходным образом мотивировался и запрет освобождения холопов: «Если бы им была воля, то они могут, отшедши на дальней край и собрався люди много и обравши посреди себя господаря такова ж, как они сами, будут поседать замки и места, чому вже нине не новина». Очевидно, что именно в освободившихся холопах — военных слугах бояр и детей боярских, опытных воинах, недовольных своим положением в обществе, составители условий видели главную опасность для существующего порядка, ту силу, которая хочет захватить власть в России, выдвигая из своей среды самозванцев — претендентов на трон.

В условиях нашлось место и для казачества: новый правитель — королевич — вместе «з бояры и з думными людми» должен был решить, нужны ли казаки на Волге, на Дону, на Яике и на Тереке. Уже сам характер употребленных формулировок показывает, что речь шла не только об удалении отрядов «вольных казаков» с русской территории, но и о принятии мер, которые привели бы вообще к ликвидации казачества даже в районах его расселения за пределами этой территории.

По отношению к рассматриваемому документу сохраняет силу и наблюдение С. Ф. Платонова, что русские тушинцы добивались сохранения под властью нового государя традиционных обычаев и институтов русского общества.

Статьи предусматривали, что будущий государь должен «звычаи вси давные добре заховати», что должны быть подтверждены пожалования земель и доходов боярам, детям боярским и церкви, по традиционным нормам («како было при прежних господарех») должно было выплачиваться жалование и тем, кто получал его «з городов», суды должны были вершить правосудие, «как было изначала по Судебнику». Наконец, на нового государя налагалось обязательство сохранить и традиционную систему налогообложения, «яко было за прошлых великих господарей».

Ряд статей проекта, составленных явно при участии Филарета, предусматривал целый комплекс мер, направленных на сохранение позиций православия как единственного официально признанного вероисповедания. Сам текст условий открывался предложением, чтобы Сигизмунд III своему сыну «произволил бы[ти] греческое веры» и короноваться при участии патриарха «по древнему чину». С этим установлением связано и другое, определявшее будущие отношения нового государя и православных архиереев: он должен был «духовне им усвоятися и нарицать отцы и учители». Одновременно «учителем… римские и лютерские и иных вер» закрывался доступ на русскую территорию. Полякам из свиты будущего государя предписывалось «служба своя отправляти в дому». Лишь «для самые нужи» можно было бы согласиться «учинить костел за городом». Все это свидетельствует о сознательных намерениях русского дворянства и духовенства сохранить не только само Русское государство как особое политическое целое, но и основы традиционного общественного строя.

Вместе с тем уже С. Ф. Платонов обратил внимание на наличие в февральском договоре определенных ограничений «единоличной власти Владислава», однако он не придавал им какого-либо значения. «Это ограничение, — писал он, — имело целью не перестройку прежнего политического порядка, а, напротив, охрану и укрепление "звычаев всех давных добрых" от возможных нарушений со стороны непривычной к московским отношениям власти» [395] Там же. С. 425–426. . К иному выводу пришел при изучении февральского договора Л. В. Черепнин. Он расценил этот документ как важный «памятник правовой мысли», где «впервые законодательно определена роль "земли" как верховного сословного органа» [396] Черепнин Л. В. Земские соборы… С. 159. , т. е. желательное политическое устройство Русского государства было определено как сословно-представительная монархия. Обращение к подготовленному тушинцами тексту условий, положенному затем в основу февральского договора, дает ряд веских доводов в пользу правильности точки зрения Л. В. Черепнина.

Рассмотрим подробнее, какие ограничения «единоличной власти государя» предусматривались в тексте этого документа. Целый ряд вопросов государь должен был решать, «нарадившися з бояры». Так, вместе с боярами он должен был пересматривать пожалования, которые раздавались во время Смуты «не от властных господарей», если кого-либо пожаловали «не водлуг их достойности» или если «у которых убавлено без вины».

Особенно широкие права должна была получить Дума при решении вопросов, касавшихся личности и имущества бояр и детей боярских: новый государь обязывался никого не казнить, не заключать в тюрьму, не лишать поместий и вотчин, «не осудивши судом з бояры всими». В этом же разделе запрещалось за измену карать невиновных родственников, «которые того учинку не помогали и не ведали». Кроме того, в условиях подчеркивалось, что после смерти бояр или детей боярских «старинные их родственные и купленые и жаловалные» вотчины «у родства их не отнимати, а отдавать вотчины родству их». Государь должен был взять также на себя обязательство «великих станов людей невинне не понижати, а меншие станы подносите водлуг заслуг».

Именно перечень всех этих установлений завершался утверждением, сформулированным в категорической форме: «А делать то все по совету з бояры и з думными людми, а без совету бояр и думных людей того не делать».

Хотя составители условий принадлежали к числу политических противников царя Василия Шуйского, но такие важные установления проекта, как запрет казнить и отбирать земли без суда и посягать на имущество невиновных родственников преступников, были очевидно заимствованы из записи, данной царем Василием при его вступлении на престол в 1606 г. [397] Публикацию текста записи см.: ААЭ. Т. 2. № 44. С. 102; Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в государственной коллегии иностранных дел (далее — СГГиД). М., 1813. Т. 2. № 141. По форме это был односторонний акт пожалования правителя своим подданным. Текст записи, по свидетельству «Нового летописца», был публично зачитан в Успенском соборе и скреплен крестоцелованием [398] ПСРЛ. Т. 14. М., 2000. С. 69. . Как отмечено в том же источнике, «бояре, же и всякие люди» просили царя, «чтоб он в том креста не целовал, потому что в Московском государстве тово не повелося» [399] Там же. . Отнесясь с доверием к этому свидетельству, С. Ф. Платонов писал: «Между новым царем и его подданными выходило недоразумение: царь предлагал обязательства в пользу подданных, а они не только стеснялись их принять, но и не совсем их уразумели» [400] Платонов С. Ф . Очерки… С. 302. . Однако воспроизведение основных норм записи в составленном в тушинском лагере проекте условий, определявших характер власти нового государя, говорит за то, что появление записи было делом неслучайным, и царь Василий, предпринимая такой шаг, шел навстречу пожеланиям тех социальных групп (прежде всего населения столицы), которые способствовали возведению его на трон [401] См.: Черепнин Л. В. Земские соборы… С. 154–156. . В появлении такой записи следует видеть стремление верхов общества получить от государственной власти элементарные гарантии сохранения жизни и имущества. В этом, разумеется, проявилась реакция на террор времени Ивана Грозного, память о котором отчетливо прослеживается в памятниках первой половины XVII в., возникших в дворянской среде (примером может служить «Летописная книга» кн. С. И. Шаховского), и на возобновление практики опал, ссылок и коллективных наказаний в последние годы правления царя Бориса Годунова [402] Такой непосредственный участник событий, как Арсений Элассонский, записал, что царь Василий обязался править «не так, как прежде [было] во времена царя Бориса, который за одного преступника наказывал многих» ( Дмитриевский А. А. Архиепископ елассонский Арсений и мемуары его из русской истории по рукописи трапезунтского Сумелийского монастыря. Киев, 1899. С. 137). . Можно с определенным основанием полагать, что инициатива внесения таких норм в условия, предложенные новому государю, исходила от членов романовского кружка, которые во главе с патриархом Филаретом занимали весьма видное место в тушинском лагере [403] Тюменцев И. О . Смута в России… С. 302–305. и в свое время пострадали от гонений со стороны царя Бориса.