Луи-Адольф Тьер - История Французской революции. Том 3 [litres]

Подобие фрюктидорских событий в Голландии не замедлило подать европейской, особенно же прусской, дипломатии повод заявить, что Франция управляет Голландией и простирается на самом деле до Тексела.

Лигурийская республика находилась в довольно неплохом положении, хотя и ее, как все новые государства, подтачивали две крайние партии. Что же до Цизальпинии, она стала жертвой самых необузданных страстей. Провинциализм разделял цизальпинцев, принадлежавших к прежним государствам, последовательно уничтоженным Бонапартом. Кроме того, новую республику волновали австрийские агенты, дворяне, священники и даже демократы. Последние были опаснее всего, так как находили поддержку в Итальянской армии, составленной, как известно, из самых горячих патриотов Франции. Директории так же трудно было давать направление образу мыслей своих армий в иностранных землях, как и своим посланникам; и в этом отношении ей предстояли такие же затруднения, как и в других. Она еще не посылала своего представителя новой республике; а в качестве главнокомандующего французское правительство представлял Бертье.

Определить отношения между новой республикой и республикой-матерью предстояло союзным договором. Этот договор был составлен в Париже и представлен на ратификацию советов. Обе республики заключали наступательный и оборонительный союз на все возможные случаи, и, в ожидании того, как Цизальпиния сделается военным государством, Франция давала ей вспомогательный корпус в двадцать пять тысяч человек на следующих условиях. Цизальпиния должна была предоставить помещения для расквартирования войск, складов, госпиталей, а также 10 миллионов ежегодно на содержание войска. На случай войны должны были быть предоставлены чрезвычайные субсидии. Франция оставляла Цизальпинии значительную часть отбитой неприятельской артиллерии для вооружения ее крепостей.

В этих условиях не было ничего чрезмерного, однако многие цизальпинские депутаты, дурно относившиеся к республиканскому порядку и Франции, жаловались в Совете старейшин, что этот договор убыточен, что злоупотребляют зависимостью, в какой находилось новое государство; в результате договор не приняли. Бонапарт, вынужденный сам выбирать состав советов и правительства, не мог безошибочно сделать все назначения; теперь приходилось менять их. Советы, назначенные военной властью Бонапарта, были изменены военной же властью Бертье. Тот удалил некоторых наиболее упрямых членов, а затем вновь представил договор, который и приняли. Было крайне неприятно, что Франции опять пришлось обнаружить свое участие, так как Австрия не замедлила выступить с претензией о том, что, несмотря на все обещания Кампо-Формио, Цизальпиния не независима и фактически является французской провинцией. Аккредитованный от Цизальпинии в Австрии посланник Марескальки встретил, по этой причине, затруднения в своем признании.

Территория Франции и новых республик вдавалась в феодальную Европу самым опасным для поддержания мира образом. Между Францией и ее новыми провинциями Савойей и Цезальпинией находилась вполне феодальная, хотя и республиканская Швейцария. Пьемонт, подписавший союзный договор с Францией, располагался между Францией, Цизальпинией, Савойей и Лигурией. Цизальпиния и Лигурия окружали Парму и Тоскану и могли будоражить Рим и Неаполь. Директория рекомендовала своим агентам самую большую сдержанность и воспретила подавать демократам какие-либо надежды. Посланники в Пьемонте, Тоскане, Риме и Неаполе получили приказания демонстрировать самое дружеское расположение в отношении государей, при которых состояли. Они должны были заверить, что нисколько не в намерениях Директории распространять революционные начала, что впредь она ограничится лишь удержанием республиканской системы там, где последняя установилась, но не будет стараться ее распространить в державах, которые будут вести себя честно в отношении Франции.

Намерения Директории были искренни и благоразумны. Она, без сомнения, желала революции успеха, но не должна была более содействовать ему вооруженной рукой. Впредь надлежало действовать так, чтобы, если революция и возникнет в каком-либо государстве, нельзя было приписать Франции деятельного в ней участия. К тому же Италия была наполнена государями, родственниками или союзниками великих держав – вредить им, не подвергая себя опасности большой войны, было невозможно. Австрия не замедлила бы вступиться за Тоскану, Неаполь и даже, может быть, Пьемонт; Испания, несомненно, вступилась бы за герцога Пармского.

Таковы были инструкции Директории; но нельзя управлять страстями, особенно любовью к свободе. Могла ли Франция воспрепятствовать переписке французских, лигурийских и цизальпинских демократов с демократами пьемонтскими, тосканскими, римскими и неаполитанскими, в которой первые вдыхали в последних жар своих убеждений, поощрений и надежд? Они говорили, что политика препятствует французскому правительству явно вмешиваться в революции, но как только они будут совершены, французы окажут им свое покровительство, и нужно просто иметь смелость их начать.

Волнение царило в итальянских государствах. Количество арестов увеличивалось, а наши посланники ограничивались лишь ходатайствами за лиц, несправедливо преследуемых. В Пьемонте аресты были многочисленны, но ходатайства Франции выслушивались часто. Тоскана тоже соблюдала достаточную умеренность. В Неаполе также имелся разряд людей, разделявших новые мнения, но двор, столь же кровожадный, сколь и безумный, боролся с ними с помощью оков и пыток. Наш посланник Труве терпел всяческие унижения; его сторонились как зачумленного, неаполитанцам запрещалось с ним видеться, он даже не мог найти себе врача. Отправляли в тюрьмы тех, кто имел сношения с французским посольством или носил короткие и не напудренные волосы. Письма французского посланника перехватывали, распечатывали и удерживали в неаполитанской полиции в течение десяти или двенадцати дней. Французов убивали. Даже во время своего пребывания в Италии Бонапарт едва мог сдерживать ярость неаполитанского двора; можно себе представить, на что последний оказался способен во время его отсутствия. У французского правительства имелось достаточно сил наказать этот двор; но в видах сохранения общего мира директоры рекомендовали Труве соблюдать умеренность, ограничиваться представлениями и стараться воздействовать с помощью убеждения.

Ближе всех к падению подошло папское правительство. Не его вина, что ему пришлось защищаться; тут также производились аресты, но старый папа, гордость которого была сломлена, и неискусные кардиналы с трудом могли поддержать расшатанное государство. Подстрекательствами цизальпинцев уже поднялась Анконская мархия и образовала Анконитанскую республику. Оттуда демократы раздували возмущение по всему государству. Сторонников у них было немного, но их поддерживало общее недовольство. Папское правительство потеряло в глазах народа свой внушительный блеск с того времени, как контрибуции, наложенные в Толентино, заставили его отдать даже драгоценные камни и мебель Святого престола. Новые налоги, бумажные деньги, терявшие около двух третей своей ценности, отчуждение пятой части церковных имуществ возбудили неудовольствие во всех классах, даже в самом духовенстве. Римская знать, довольно близко знакомая с европейским просвещением XVIII века, уже громко роптала против слабого, ни к чему не способного правительства, утверждая, что светской власти римских пап уже пора перейти из рук невежественных, неспособных, чуждых знания жизни холостяков в руки практичных и знакомых со светом граждан. Таким образом, настроение народа было малоблагоприятным. Однако демократы оставались немногочисленными; кроме того, против них были предубеждены в связи с вопросом о религии, считая их врагами таковой.