Луи-Адольф Тьер - История Французской революции. Том 3 [litres]

Заседание обоих советов открылось в два часа. В Совете старейшин занялись составлением оповещения для Совета пятисот о готовности приступить к обсуждению. В Совете пятисот совещания начались иначе. Депутат Годен, которому Сийес и Бонапарт поручили открыть заседание, сначала стал говорить об опасностях, грозивших Республике, а затем представил два предложения: первое – поблагодарить старейшин за перенесение законодательного корпуса в Сен-Клу, и второе – образовать комиссию для составления доклада об опасностях, грозивших Республике, и о мерах, какими бы их следовало предотвратить. Если б эти предложения приняли, доклад был бы уже готов и предложили бы временное консульство и приостановление заседаний.

Но едва Годен замолкает, как разражается страшная буря. Раздаются оглушительные крики; повсюду слышится: «Долой диктаторов, не нужно диктатуры, да здравствует конституция!»

– Конституция или смерть! – восклицает Дельбрель. – Штыки не испугают нас, мы свободны.

Эти слова сопровождаются новыми криками. Некоторые депутаты повторяют, прямо глядя президенту Люсьену Бонапарту в глаза:

– Не нужно диктатуры, долой диктаторов!

На эти оскорбительные крики Люсьен отвечает:

– Я слишком сознаю достоинство президента, чтобы долее переносить дерзкие угрозы некоторых ораторов; я призываю их к порядку.

Это напоминание, однако, не останавливает депутатов и делает нападки еще яростнее. Наконец Гранмезон предлагает присягнуть Конституции года III. Предложение принимается. Требуют поименной переклички;

принимают и это. Депутаты поочередно всходят на трибуну и приносят присягу при криках и аплодисментах всех присутствующих. Люсьен сам вынужден сойти с кресла и дать присягу, которая направлена против всех планов его брата.

События принимают опасный оборот. Вместо назначения комиссии для проведения реформ Совет пятисот дает присягу существующему порядку, а поколебленные старейшины уже готовы отступить. Революции грозит полная неудача. Ожеро, Журдан и влиятельные патриоты ожидают в Сен-Клу благоприятного случая склонить на свою сторону войска.

Бонапарт и Сийес немедленно решают, что следует действовать и вернуть колеблющихся. Бонапарт идет представиться советам во главе своего штаба. Он встречает Ожеро, и тот насмешливо говорит ему:

– Вы теперь в изящном положении!

– При Арколе дела шли значительно хуже! – возражает Бонапарт и отправляется к решетке.

Он не привык выступать в собраниях. Говорить публично в первый раз затруднительно даже для самых твердых людей и при обыкновенных обстоятельствах; при подобных же событиях это должно было быть еще затруднительнее. Взволнованный, Бонапарт просит слова и говорит прерывистым, но твердым голосом:

– Граждане представители, вы находитесь не в обыкновенных обстоятельствах, вы стоите на вулкане. Вы обнаружили Республику в опасности и перенесли законодательный корпус в Сен-Клу; вы призвали меня обеспечить исполнение ваших декретов. Повинуясь вам, я покинул свое жилище, и вот нас уже осыпают клеветами, меня и моих товарищей: говорят о новом Кромвеле и новом Цезаре. Граждане, если бы я хотел такой роли, мне было бы легко принять ее при моем возвращении из Италии, в минуту триумфа. Я этого не хотел тогда, не хочу и теперь. Только опасность, в которой находится отечество, побуждает меня к действию!

Затем Бонапарт по-прежнему взволнованным голосом обрисовывает сложное положение республики, раздираемой партиями, угрожаемой новой междоусобной войной на западе и вторжением на юге.

– Предупредим, – прибавляет он, – столько бедствий. Спасем две вещи, которые стоили нам уже стольких жертв, – свободу и равенство!

– Говорите и о конституции! – восклицает депутат Дингле.

Этот выкрик на минуту смущает генерала, но он приходит в себя и прерывистым голосом начинает говорить снова:

– О конституции? Вы не имеете ее более. Вы же сами ее и уничтожили, 18 фрюктидора покусившись на национальное представительство, 22 флореаля на народные выборы и 30 прериаля на независимость правительства. Эту конституцию хотят уничтожить все партии. Все они поверяли мне свои планы и предлагали помощь. Я этого не хотел; но если будет нужно, я назову и партии, и людей.

– Так назовите их! – кричат его противники. – Назовите их, потребуйте тайного совещания.

Следует волнение, но Бонапарт опять берет слово и приглашает депутатов принять меры, которые могли бы спасти отечество.

– Окруженный моими братьями по оружию, – говорит он, – я сумею помочь вам. Я надеюсь на храбрых гренадеров, штыки которых я вижу теперь и которых я прежде так часто водил на неприятеля; я надеюсь на их мужество; мы поможем вам спасти отечество. И если какой-нибудь оратор, – продолжает Бонапарт угрожающим голосом, – если какой-нибудь оратор, подкупленный чужеземцем, станем предлагать поставить меня вне закона, я обращусь к моим собратьям по оружию. Вспомните, что меня сопровождают богиня удачи и бог войны!

Эти смелые слова стали предостережением для членов Совета пятисот. Старейшины приняли выступление Бонапарта благоприятно и, по-видимому, были ободрены его присутствием.

Поддержав старейшин, Бонапарт решает отправиться с речью к Совету пятисот. Он идет туда в сопровождении нескольких гренадеров и входит в залу, оставляя их у дверей. Едва он, подходя к решетке, проходит середину залы, яростные крики раздаются со всех сторон.

– Как! – кричат множество голосов. – Солдаты! Оружие! Чего от нас хотят?! Долой диктатора! Долой тирана!

Значительное число депутатов бросаются на середину залы, окружают генерала, обращаются к нему с прямыми вопросами.

– Как, – говорят ему, – вы для этого побеждали?! Все ваши лавры запачканы… Ваша слава обратилась в позор. Уважайте храм законов. Уходите! Уходите!

Бонапарта теснит толпа. Гренадеры, оставленные им у дверей, прибегают, расталкивают депутатов и буквально выносят своего генерала из залы. Говорят, что в свалке некоторые гренадеры были ранены кинжалами, направленными на генерала. Как бы то ни было, Бонапарту удается спастись. Говорят, он был довольно сильно смущен, что неудивительно, если вспомнить о кинжалах. Бонапарт садится на коня, отправляется к войскам и говорит им, что жизнь его была в опасности; его повсюду встречают криком «Да здравствует Бонапарт!».

В это время буря в собрании разражается, сильнее чем когда-либо, и направляется против Люсьена. Тот выказывает редкую твердость и мужество.

– Ваш брат – тиран! – говорят ему. – В течение одного дня он растерял всю свою славу!

Тщетно Люсьен пытается оправдать старшего брата:

– Вы не желали его выслушать. Он объяснил бы вам свое поведение, сообщил бы о своем поручении, ответил бы на вопросы, которые вы не перестаете задавать. Его заслуги давали ему по крайней мере право иметь возможность объясниться!