Луи-Адольф Тьер - История Французской революции. Том 2 [litres]

Суду департамента Эры и Луары были преданы бывший мэр Паш, его зять Одуэн, бывший министр Бушотт с товарищами Добиньи и Гассенфратцем; наконец, три главных агента робеспьеровой полиции, Герои, Маршан и Клемане.

Казалось бы, приговор, произнесенный против Бийо, Колло и Барера должен был иметь силу окончательно решенного дела: ничуть не бывало. В новом припадке строгости ссылка показалась слишком мягким наказанием; было решено снова судить их, чтобы подвергнуть смертной казни, на которую обрекались все вожди Революции.

Остальные члены прежних комитетов до сих пор казались пощаженными: блестящие заслуги, по-видимому, служили им защитой. Но теперь жирондист Анри Ларивьер напал на них с крайним озлоблением. Даже Робер Ленде, хотя его защищало множество депутатов, подвергся аресту. «Карно организовал победу!» – раздалось множество голосов – и бешеные не посмели тронуть победителя коалиции. О Приёре, депутате Кот-д’Ора, речи не было вовсе.

Что касается членов прежнего Комитета общественной безопасности, еще остававшихся на свободе, их всех арестовали. Давид, пощаженный до сих пор за талант, разделил эту участь с Жато, Эли Лакостом, Лавиконтери, Дюбарраном и Бернаром де Сентом. Исключение было сделано только в пользу Луи, депутата Нижнего Рейна, гуманность которого была слишком хорошо известна.

Наконец Конвент потребовал немедленного доклада против бывших так называемых проконсулов. Предполагалось последовательно перебрать всех комиссаров, бывавших в какой-либо командировке.

Итак, не было пощады никому из членов правительства, спасшего Францию! Пощадили только Карно, потому что армии его слишком уважали. Уж конечно не было надобности в таких жертвах, чтобы почтить память юного Ферро. Достаточно было возданных ему трогательных почестей. Конвент постановил посвятить его памяти особое заседание. Зала была убрана черным. Все депутаты явились в парадных костюмах и в трауре. Тихая, печальная музыка открыла заседание. Луве произнес похвальное слово молодому депутату, преданному, мужественному, столь рано похищенному у отечества. Собрание постановило увековечить его геройство памятником. Депутаты воспользовались этим случаем, чтобы учредить торжество в память жирондистов. Ничто не могло быть справедливее, такие славные жертвы всегда достойны поклонения. Но достаточно было осыпать их могилы цветами – не нужно было крови. Однако же кровь полилась ручьями: никакая партия, даже та, что избирает гуманность своим девизом, не бывает разумна в мщении. Точно Конвент находил, что еще не довольно претерпел потерь, и сам хотел прибавить к ним еще новые!

Обвиненные депутаты, сначала переведенные в замок дю Таро, чтобы предотвратить всякую попытку спасти их, были привезены в Париж, и процесс их велся с величайшей энергией. Старик Рюль не захотел принять помилования и, считая свободу погибшей, заколол себя кинжалом. Взволнованные, опечаленные столькими трагическими происшествиями Луве, Лежандр и Фрерон просили о предоставлении дела депутатов обыкновенным судам, а не военной комиссии. Но Ровер и Бурдон, депутат Уазы, непримиримый, как любой трусящий человек, настояли на исполнении декрета.

Депутаты явились перед комиссией 17 июня (29 прериаля). Несмотря на самые тщательные розыски, не было открыто ни одного факта, доказывающего их тайное соучастие в мятеже. Да и трудно было бы открыть такие факты, потому что депутаты эти не знали о готовившемся мятеже. Они даже не были знакомы между собою. Один только Бурботт знал Гужона, потому что встречал его, когда тот был комиссаром. Сумели доказать только то, что, когда восстание состоялось, они хотели придать законную форму некоторым из желаний народа. Однако все обвиняемые были осуждены, потому что военная комиссия не умеет отпускать обвиняемых оправданными.

Оправдан был один только Форестье: его присоединили к остальным, хотя он не сказал ни одного слова во всё время достопамятного заседания. Пейссар, который только крикнул «Победа!» во время схватки, был приговорен к ссылке. Ромм, Гужон, Дюкенуа, Дюруа, Бурботт, Субрани были приговорены к смерти. Ромм был человеком простым и суровым; Гужон был молод, хорош собою и одарен прекрасными качествами; Бурботт, такой же молодой, как Гужон, соединял с редким мужеством отличное образование; Субрани был дворянином, искренне преданным делу Революции.

Когда над ними произнесли приговор, они отдали секретарю суда письма, печати и портреты для передачи их семьям. Затем их вывели, чтобы запереть в особую залу до минуты казни. Несчастные дали друг другу слово не дойти живыми до этой залы. У них имелись пара ножниц и нож, спрятанные между платьем и подкладкой. Спускаясь с лестницы, Ромм первым наносит себе удар и, чтобы дело было вернее, повторяет несколько раз – в сердце, в шею и в лицо. Он передает нож Гужону, который твердой рукой наносит себе смертельный удар и тут же падает мертвым. Из рук Гужона спасительное оружие переходит в руки Дюкенуа, Дюруа, Бурботта, Субрани.

Последним трем, к несчастью, не удается нанести себе смертельные раны; их окровавленными волокут на эшафот. Субрани, обливается кровью, однако до конца сохраняет, несмотря на свои страдания, спокойствие и гордую осанку, которыми отличался всегда. Дюруа впадает в отчаяние от того, что промахнулся. «Наслаждайтесь, – повторяет он, – наслаждайтесь вашим торжеством, господа роялисты!» Бурботт сохраняет полное спокойствие и ясность ума; он невозмутимо заговаривает с народом. В ту минуту, когда до него доходит очередь, замечают, что нож гильотины не поднят вверх; надо привести инструмент в порядок. Бурботт пользуется этими мгновениями, чтобы сказать еще несколько слов. Он уверяет, что никто не умирал с большей преданностью отечеству, большей любовью к его благу и свободе.

При этой казни присутствовало не много зрителей. Время политического фанатизма прошло; уже не было той ярости, которая прежде притупляла всякое чувство. Все сердца возмутились подробностями казни, и на термидорианцев она легла заслуженным позором. Так, в этом длинном ряду противоположных идей каждая получала свои жертвы – даже идеи милосердия, гуманности и примирения: очевидно, в революциях ни одна идея не может остаться не запятнанной кровью.

Партия Горы теперь была вконец разбита. Патриоты в это же время были побеждены в Тулоне. После весьма кровопролитного сражения на дороге в Марсель они сдали свое оружие и город, на который рассчитывали как на верную опору, думая поднять всю Францию. Стало быть, они уже не составляли препятствия и, как это бывает обычно, их падение повлекло за собой падение еще нескольких революционных учреждений. Знаменитый Революционный трибунал, почти обращенный в простой суд законом 8 нивоза, был окончательно упразднен. Все подсудимые, кроме заговорщиков, были переданы уголовным судам, судившим по процедуре 1791 года. Самое слово «революционный» в применении к учреждениям и заведениям было устранено.