Филипп Гуревич - Мы вынуждены сообщить вам, что завтра нас и нашу семью убьют. Истории из Руанды

Как только внутренние территории Африки были «открыты» для европейского воображения благодаря исследователям, подобным Спику, за ним вскоре последовала империя. В лихорадке завоеваний европейские монархи начали претендовать на обширные пространства этого континента. В 1885 г. представители ведущих европейских держав устроили конференцию в Берлине, чтобы разобраться с границами своей новой африканской недвижимости. Как правило, линии, которые они проводили на карте, — и многие из которых до сих пор определяют африканские государства, — не имели никакого отношения к политическим или территориальным традициям ограниченных ими местностей. Сотни королевств и племенных союзов, которые действовали как индивидуальные нации с собственными языками, религиями и сложными политическими и социальными историями, были либо расчленены, либо, гораздо чаще, слеплены вместе под европейскими флагами. Но картографы в Берлине оставили Руанду и ее южного соседа, Бурунди, неприкосновенными и назначили эти две страны провинциями Германской Восточной Африки [5] Поскольку Руанда и Бурунди управлялись как объединенная колониальная территория Руанда—Урунди; поскольку их языки примечательно сходны; поскольку обе они населены в равных пропорциях хуту и тутси; и поскольку их бедствия как постколониальных государств определялись взаимным насилием между этими двумя группами — их часто считали двумя половинами единого политического и исторического опыта или «проблемы». На деле, хотя события в каждой из этих стран неизменно влияют на события в другой, Руанда и Бурунди с доколониальных времен существовали как совершенно различные, самодостаточные государства. Различия в их истории часто более красноречивы, нежели сходства, и сравнение скорее ведет к путанице, если не рассматривать каждую из стран на самостоятельных условиях. — Прим. автора. . Ко времени проведения Берлинской конференции ни один белый человек еще ни разу не был в Руанде. Спик, чьи расовые теории были восприняты как Евангелие колонизаторами Руанды, лишь заглянул через восточную границу этой страны с вершины горы в современной Танзании, а когда исследователь Генри Стэнли, заинтригованный репутацией Руанды как страны «свирепо-недружелюбной», попытался пересечь эту границу, его отпугнули градом стрел. Даже работорговцы обходили эти места стороной. В следующем году смерть мвами Руабугири погрузила Руанду в политический хаос, и в 1897 г. Германия открыла в этой стране свои первые административные учреждения, водрузила флаг «Второго Рейха» кайзера Вильгельма и ввела политику косвенного управления. Официально это означало внедрение нескольких германских агентов в существующий королевский двор и административную систему, но реальность была сложнее.

Смерть Руабугири привела к яростной борьбе за наследование власти между королевскими кланами тутси; династия пребывала в крайнем смятении, и ослабленные лидеры ведущих фракций рьяно сотрудничали с колониальными сюзеренами в обмен на покровительство. Получившуюся в результате политическую структуру часто описывают как «двойной колониализм», при котором элита тутси пользовалась вседозволенностью и протекцией, оказываемой колонизаторами-немцами, в целях разжигания внутренней вражды и укрепления гегемонии над хуту. К тому времени, когда Лига Наций передала Руанду Бельгии в качестве трофея Первой мировой войны, понятия «хуту» и «тутси» уже воспринимались как противостоящие друг другу «этнические» идентичности, и бельгийцы продолжили эту поляризацию, сделав ее краеугольным камнем своей колониальной политики.

Однако в своей классической книге по истории Руанды, написанной в 1950‑х, миссионер монсеньор Луи де Лакже отмечал: «Одним из самых удивительных феноменов человеческой географии Руанды, безусловно, является контраст между множественностью рас и чувством национального единства. Уроженцы этой страны искренне воспринимают себя как единый народ». Лакже восхищался этим единством, порожденным верностью монархии (популярная песня того времени — «За своего мвами я пошел бы убивать») и национальному богу Имане. «Неистовство этого патриотизма доходит до шовинизма», — писал он, а его коллега-миссионер отец Паж отмечал, что руандийцы «до проникновения [в страну] европейцев были убеждены, что их страна — центр мира, что это самое обширное, самое могущественное и самое цивилизованное королевство на земле». Руандийцы верили, что Бог, даже если и посещает днем другие страны, каждый вечер возвращается вкушать сон в Руанду. По словам отца Пажа, «они полагали естественным то, что два рога месяца повернуты к Руанде, чтобы защищать ее». Несомненно, руандийцы также считали естественным, что Бог говорит на киньяруанде, потому что лишь немногие из жителей этого островного доколониального государства знали, что существуют какие-то другие языки. Даже сегодня, когда руандийское правительство и многие его подданные говорят на нескольких языках, киньяруанда служит единственным общим языком для всех руандийцев, и это второй наиболее распространенный язык в Африке после суахили. Как писал Лакже, «в Европе найдется немного народов, у которых можно найти эти три фактора национального единства — один язык, одна вера, один закон».

Возможно, именно поразительная «руандийскость» Руанды вдохновила ее колонизаторов взять на вооружение абсурдный предлог хамитской гипотезы, воспользовавшись которым они размежевали этот народ, восстановив его против самого себя. Бельгийцам вряд ли удалось бы сделать вид, что они принуждены водворять порядок в Руанде, поэтому они выискивали в здешней цивилизации те черты, которые вписывались в их собственные представления о господстве и подчинении, и ставили их на службу своим целям. КОЛОНИЗАЦИЯ — ЭТО НАСИЛИЕ, И ЕСТЬ МНОЖЕСТВО СПОСОБОВ ПРЕТВОРЯТЬ ЭТО НАСИЛИЕ В ЖИЗНЬ.Вдобавок к военным и административным начальникам и целой армии церковников бельгийцы отрядили в Руанду ученых. Ученые принесли с собой весы, рулетки и штангенциркули и принялись взвешивать руандийцев, замерять объемы руандийских черепов и проводить сравнительные анализы относительной выпуклости руандийских носов. Уж конечно, эти ученые обнаружили то, во что верили с самого начала! Тутси отличались более «благородным», более «естественно» аристократическим сложением, чем «грубые» и «звероподобные» хуту. Например, по «назальному индексу» среднестатистический нос тутси оказался примерно на 2,5 мм длиннее и почти на 5 мм уже носа среднего хуту.

В те годы некоторые уважаемые европейские эксперты настолько увлеклись фетишизацией утонченности тутси, что попытались переплюнуть и Спика, выдвигая разнообразные гипотезы о том, что «раса господ» Руанды, должно быть, была выходцами из Меланезии, затерянного города Атлантиды или — по словам одного французского дипломата — даже из космоса. Но для бельгийских колониалистов эталоном оставался хамитский миф, и они, управляя Руандой более или менее совместными усилиями с Римской католической церковью, принялись радикально перестраивать руандийское общество согласно так называемым этническим линиям. Монсеньор Леон Класс, первый епископ Руанды, горячо выступал за лишение хуту прав и укрепление «традиционной гегемонии благороднорожденных тутси». В 1930 г. он предостерегал, что любые попытки замещать вождей тутси «неотесанными» хуту «привели бы все государство к анархии и резкому антиевропейскому коммунизму» и, добавлял епископ, «у нас нет вождей более образованных, более разумных, более активных, более способных ценить прогресс и более полно принятых народом, чем тутси».