Йоханна Катрин Фриксдоттир - Валькирии. Женщины в мире викингов

Еще одним фактором был долгосрочный характер затрат на воспитание девочек, которым требовалось приданое, когда они выходили замуж. Ученые предполагают, что из-за простого гендерного неравенства девочек «оставляли» несколько чаще, чем мальчиков. Следует признать, что доказательства у этого предположения не очень веские. Одно из них – частота надписей на рунических камнях, которые члены шведских семей (братья и сестры) воздвигали в память об умерших родственниках. В числе тех, кто устанавливал эти памятники, систематически упоминается гораздо больше мужчин (до шести), чем женщин (редко больше двух) [35] Gräslund, Gud hjälpe nu väl hennes själ. . Этот перекос может означать, что в средней семье было больше братьев, чем сестер, хотя этот факт может также объясняться и тем, что женщин порой могли не считать достаточно значимыми для упоминания на рунических камнях. Как бы там ни было, из этого показателя родилось предположение о том, что, если в семье уже была одна или две дочери, последующие девочки считались источником чрезмерных трат и могли быть «оставлены».

Авторы исландских саг не описывают детоубийство реалистично, предпочитая упоминать о нем только тогда, когда ребенок, чья судьба важна для дальнейшего повествования, спасается от «оставления». В «Саге о Гуннлауге Змеином Языке» ( Gunnlaugs saga ormstungu ) Торстейн, сын Эгиля – богача, принадлежащего к одной из самых известных аристократических семей в Исландии, – видит тревожный сон-предзнаменование о том, как два свирепых орла насмерть сражаются друг с другом, а за их схваткой наблюдает лебедь. Объясняя этот сон, спутник Торстейна предполагает, что он связан с судьбой его пока что нерожденной дочери: сама она предстает в образе лебеди, а орлы – это ее женихи, которым суждено умереть, сражаясь за ее благосклонность (см. главу 2). Будущий отец обеспокоен, и чтобы избежать грядущего насилия, он решает пресечь проблему в зародыше. Торстейн приказывает своей жене Йофрид, которая и правда оказывается беременной, убить ребенка сразу после родов, если только это будет девочка. Йофрид в ужасе, она говорит мужу, что тот сошел с ума. Во время отлучки Торстейна на свет появляется девочка, и Йофрид, ослушавшись мужа, тайно отсылает ее на воспитание к живущей в другом поселении тете. Шесть лет спустя Торстейн с радостью признает в прекрасной блондинке, которую он встречает в доме у сестры, собственную дочь. Забирая названную Хельгой девушку обратно в свой дом, счастливый отец признает ошибку – теперь он уверен, что этой красавице суждено стать одной из самых завидных невест во всей Исландии [36] Сага о Гуннлауге Змеином Языке. / Пер. М. И. Стеблин-Каменского. . История о рождении и младенчестве Хельги мало что говорит нам о повседневных нравах, связанных с «оставлением» детей, она служит чисто литературной задаче. Зловещий сон Торстейна и тайное бегство маленькой Хельги предвещают, что впереди ее ждут ужасные события, предначертанные судьбой, о которых в саге рассказывается дальше. Все это заставляет читателя считать Хельгу особенной и относиться к ней иначе, чем если бы у нее было ничем не примечательное детство. Девочки, которые рождались слабыми, инвалидами, в бедности или от матери-одиночки из низшего сословия, вероятно, не были столь удачливы и про них в сагах попросту не писали.

Трудно сказать, насколько частым явлением было детоубийство, многие младенцы умирали естественной смертью, чаще всего – в течение года после рождения. Уровень детской смертностиё колебался от 30% до 60%, что является нормой для обществ, выживающих в тяжелых условиях без необходимой медицинской помощи (см. главу 4) [37] Welinder, Cultural Construction of Childhood. . Археологические данные о детях неоднородны: иногда среди захоронений встречается на удивление мало детских останков, что лишь подкрепляет предположения о детоубийстве [38] Wicker, Selective Female Infanticide, 205–21. . Но это может объясняться и другими факторами: плохой сохранностью детских костей или наличием специальных мест для захоронения. На других языческих и раннехристианских кладбищах (особенно это касается тех, что были раскопаны совсем недавно с использованием более совершенных методов) детские останки представлены во вполне ожидаемом соотношении. Более того, в детских могилах находили погремушки и оставленные там чашки для молока [39] Mejsholm, Gränsland; Zoëga, A Family Revisited; Gräslund, Barn i Birka, 164–71. . Одну девочку, умершую в возрасте трех или четырех лет, на острове Готланд похоронили вместе с собакой и лошадью [40] Thunmark-Nylén, Die Wikingerzeit Gotlands, vol. 3.2, Text, 428. . Иногда детей хоронили с пожилыми людьми, предположительно – с родственниками. Многочисленные могилы на несколько человек представляют собой загадку: это могут быть захоронения людей, умерших от заразной болезни или от несчастного случая. Существует и вероятность того, что второй человек – это ритуальная жертва, захороненная рядом с умершим [41] Price, Passing into Poetry; Owen and Dalland, Scar, 59; Gräslund, Barn i Birka, 168. . В любом случае древние скандинавы ни в коем случае не были бессердечными, убивающими детей монстрами, какими их представлял испанский путешественник. Более того, убийство беременной женщины считалось ужасным преступлением. В исландском судебнике «Серый гусь» ( Grágás ) говорится, что даже если женщина объявляется вне закона – обычно это значило, что ее могли безнаказанно убить, – эта норма не распространяется на тех, кто ждет ребенка. В противном случае такое преступление рассматривалось бы как двойное [42] Судебник «Серый гусь», K§95, 1:159. . Еще нерожденных детей, очевидно, защищали, ведь за ними было будущее.

В некоторых скандинавских текстах сообщается, что младенца при получении имени окропляли водой. За неимением других источников достоверность такого утверждения установить сложно. Вероятно, описание этого обычая могло быть добавлено уже христианскими писцами [43] Mejsholm, Gränsland, 104–8; Jochens, Women in Old Norse Society, 82. . Согласно отдельным скандинавским законам, ребенок начинал считаться частью местного сообщества после первого кормления. Мать кормила новорожденного грудью в присутствии посторонних, тем самым он символически признавался членом общины [44] Mejsholm, Gränsland, 111–16. . Еще один ритуал проводился до или после первого кормления: отец брал младенца на руки, признавая его как своего ребенка и принимая ответственность за его благополучие. Большинство письменных источников признают, что отец (или старший мужчина в семье) обладал правом решать, будет ли ребенок жить или должен умереть. Это право было сильнее материнского, которое ограничивалось функцией источника жизни [45] Waugh, Language, Landscape, 236‒7. . На примере Хельги мы видим, что матерям приходилось прибегать к тайным методам, чтобы сохранить ребенку жизнь вопреки решению отца.