Александр Сидоров - На Молдаванке музыка играет: Новые очерки о блатных и уличных песнях

Заметим, что в царской России отдавалось предпочтение карательному уклону. В середине XIX века ссылка теряет свой приоритет. Михаил Детков в исследовании «Наказание в царской России» приводит цитату из отчёта чиновника тюремного ведомства, которая касается ссылки: «Она была наказанием весьма тяжким, когда ей предшествовали мучительные телесные казни, утомительное следование по этапу, в кандалах… и когда затем, по малой ещё населённости Сибири, водворённый в ней преступник должен был отыскивать пропитание почти в безлюдной местности. Но с отменою телесных казней, с введением усовершенствованного способа перевозки арестантов по железным дорогам, на пароходах и лошадях и с умножавшимся в последнее время населением Сибири, ссылка туда очень приблизилась к простому поселению». Какая тоска по кандалам, кнуту, голоду!

Итак, большевики не были первооткрывателями ни в деле перевоспитания преступников, ни в использовании их как рабочего скота. «Заслуга» Великого Вождя заключается лишь в том, что он сумел объединить исправительное и карательное начала дореволюционной уголовно-исполнительной системы. Блестящая мысль, будто бы каторжный труд способствует нравственному перерождению преступника — это шедевр, до которого не додумались старорежимные столпы тюрьмоведения.

Но перейдём к Стране Советов. Многие историки настаивают на том, что сталинская репрессивная машина обрушивалась в первую очередь на политических противников и безвинных граждан, попадавших под молотилки разоблачительных кампаний. Блатных же власть якобы рассматривала как «социально близкие элементы» и использовала для подавления общей массы арестантов. Это — очень примитивный взгляд.

Тоталитарное государство характеризуется полным контролем над всеми сферами жизни общества. Между тем организованная преступность (каковой следует признать институт «воров в законе») — это теневая структура, которая заменяет для уголовников государственную власть и даже противостоит ей. В демократическом государстве борьба против такой структуры затруднена соблюдением правовых норм. Тоталитаризм стремится устранить «очаг скрытой оппозиции» любыми средствами.

Правда, у фашистских тоталитарных систем было значительное преимущество перед сталинской. Их идеология строилась на принципе превосходства своей нации (гитлеровский национал-социализм, итальянский фашизм). Сталинская система подавления личности построена на классовом принципе — превосходстве пролетариата и крестьянства над «имущими» классами. Гитлер и Муссолини довольно быстро и эффективно расправились с внутренней преступностью под знаменем борьбы за «чистоту нации», объявив уголовников (а заодно проституток, бродяг, инвалидов и др.) «отбросами» и «недочеловеками», уничтожив физически, загнав в концлагеря или выдавив из страны. Так Муссолини нанёс мощный удар по сицилийской мафии, многие представители которой эмигрировали в США. Большевики же изначально причислили уголовников к «угнетённым» массам, вынужденным преступать «эксплуататорские законы». Отказаться от такой установки красные идеологи не могли. Преступность считалась пережитком прошлого, в СССР (по мысли революционных теоретиков) для её существования не было социальной базы. Бывшие преступники по мере победного шествия социализма должны понять, что, когда мир насилья разрушен, нет смысла грабить, разбойничать и воровать. Признать «социально близких» неисправимыми врагами общества значило нанести удар по большевистской идеологии. Совсем другое дело — сталинская теория «обострения классовой борьбы» по мере продвижения к победе социализма.

Классовая теория ограничила идеологов тоталитарного социализма в средствах борьбы с преступностью. Нельзя было единым махом расстрелять или утопить весь «социальный мусор». Наоборот, «близкие» нуждались в поблажках (отсюда — Уголовный кодекс 1926 года с его смешными сроками наказания для профессиональных преступников). Приходилось искать другие способы — «большевистские». Так появляется идея «перековки трудом». Решение гигантских задач индустриализации страны требовало привлечения огромного числа заключённых, так что вместе с уркаганами «перековывать» предлагалось и «вредителей», «кулаков», «контриков». Авторы сборника «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина», выпущенного в 1934 году и прославлявшего великую стройку, описывают этапы заключённых: «Эшелоны прибывают и прибывают… Встречаются былые студенты, урядники, коммивояжёры, эсперантисты, антиквары… И квадратные тугие пальцы деревенского бытовика, и тонкие — тридцатипятника, и бледные руки интеллигента — всем одинаково трудно взять топор и подступиться к этому лесу».

Особенно потрясают эсперантисты. Этим просто на роду написано валить лес рядом с антикварами и коммивояжёрами. Да за одно только звучание подобных «буржуйских» специальностей не грех сразу к стенке ставить. Впрочем, власть жестока не ко всем. Гнусные «вредители»-инженеры живут в приличных условиях, поскольку без них «товарищи» никакого канала вырыть не смогут — разве что могилу…

Впрочем, нам важно, насколько политика «перековки трудом» касалась именно профессиональных уголовников. Приходилось ли им вкалывать на «великих стройках», мёрзнуть в бараках? Приносила ли результаты чекистская система «перевоспитания»?

Ответить на этот вопрос непросто. С одной стороны, загнав уголовников в лагеря, власть продолжала с ними игру в «социально близких». Отношение к ним было несколько иным, нежели к «вредителям» и «контрикам». Если кто и мог рассчитывать в первую очередь на доверие лагерной администрации, так это именно блатари.

Но существовал ряд нюансов, которые мешали сближению воров и чекистов. Первое: «воровской закон» запрещал блатарю работать. Этот «закон» выработался как раз в конце 20-х — начале 30-х годов. Работа считалась позорной, в том числе и на руководящих должностях. Нельзя было занимать и «хлебные» должности лагерной обслуги. Жить в местах лишения свободы полагалось исключительно за счёт «фраеров» — грабить, облагать данью, заставлять вкалывать на блатных…

Однако индустриализация внесла свои поправки. Органы ОГПУ становились теперь не только карателями, но и производственниками, на которых спускались гигантские планы. И эти планы приходилось выполнять любыми способами. В работу должны были включаться все арестанты — независимо от социального происхождения. Чекисты бросились сколачивать бригады не только из кулаков и буржуев, но и из «ширмачей», «скокарей», «штопорил», «майданников». Раз ты социально близкий — докажи ударным трудом! «Честные воры» отчаянно сопротивлялись. С отступников они спрашивали строго, вплоть до физической расправы. Но обстановка складывалась явно не в пользу блатных.