Коллектив авторов - Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография

Советский период истории оренбургского текстильного производства подтверждает такое определение: советская власть признала экономическую ценность этой «кустарной промышленности» и по-марксистски решила подтолкнуть ее к превращению в настоящую городскую индустрию, введя государственный контроль за средствами производства. Если в дореволюционный период женщины пряли и ткали дома, обучаясь соответствующим навыкам и передавая их друг другу и дочерям, то теперь их переводили в большие помещения, называемые «фабриками». При этом, как ни парадоксально, форма работы совершенно не изменилась – ни на одном технологическом этапе механизировать и автоматизировать производство платков невозможно даже сейчас [92]. Новое «фабричное» пространство повлияло на способы передачи навыков и обучение узорам, но ни в экономическом, ни в технологическом отношении никакой роли не сыграло: оба эти аспекта были доведены до совершенства еще в XVIII веке.

Другие локальные примеры ручной выделки тканей пока изучены слабо и, что не менее важно, не соотнесены с историческим контекстом. Еще в конце XIX века Софья Давыдова исследовала производство коклюшечных кружев в России. Ее работы включают в себя обзор производства по регионам и множество технологических деталей [93]. Вероятно, оттуда взято пояснение к одной из иллюстраций в альбоме о пятисотлетней истории текстиля под редакцией Дженнифер Харрис. На одной из иллюстраций можно увидеть прекрасный льняной полог для кровати, обшитый по краям коклюшечным кружевом и сделанный, как указано в пояснении, в конце XVIII века. Он представляет собой «домашнюю вышивку типичного для той эпохи качества, выполненную в мастерской, какие существовали при очень богатых домохозяйствах» [94]. Историки искусств и специалисты по истории тканей отмечали существование таких деревенских и исключительно ручных производств, продукция которых была востребована, что часто приносило неплохую прибыль владельцам, тем не менее в обзорах российской экономики такие производства почти никогда не фигурируют.

Кроме ивановской текстильной промышленности лучше всего документировано московское шелковое производство [95]. Организацию последнего также можно легко сопоставить с тем, что существовало в Западной Европе. Именно потому в шелковой промышленности древней российской столицы историки ХХ века находили черты развитого производства – множество фабрик явно «современного» типа существовало в Москве еще с XVIII века, но даже в этой модели они обнаруживали некоторую отсталость: московские фабрики считались менее успешными, чем британское производство того же времени. Великобритания экспортировала главным образом хлопковые ткани и сукно, используя особенный проприетарный способ выделки последнего, а Москва специализировалась на экспорте шелковых тканей и конкурировала не с Британией, а с Францией, где производство шелка имело значительно более долгую традицию. Текстильное производство в Москве имеет большое значение как пример промышленного развития при поддержке государства. Роль государственного поощрения при этом варьировалась в разные периоды – от прямых инвестиций и государственных заказов на выгодных условиях до попыток стимулировать вложения в бизнес из‐за рубежа. Вместе с тем изучение текстильного производства в Москве нельзя перевести на уровень обобщений, если предварительно не разграничить производство шелка, с одной стороны, и ручное производство ткани (вязание) – с другой. Оба производства традиционно пользовались государственной поддержкой, однако стоит иметь в виду и ряд существенных различий. Шелк-сырец ввозили в Россию из‐за границы, и конечную продукцию – тонкую ткань с гладкой и блестящей поверхностью – можно было дорого продать при условии выхода на рынок с достаточным уровнем покупательской способности. Логично, что центром шелкового производства стала Москва, где сходились как международные, так и межрегиональные торговые пути, где жили богатейшие коммерсанты, где было больше всего свободной рабочей силы и экономических мигрантов – крепостных. Наконец, Москва была в зоне внимания петербургского имперского правительства, которое создавало для города выгодные экономические условия, способствовавшие привлечению иностранных инвесторов. Последние привезли в Москву новейшие технологии шелкоткачества, такие как, например, жаккардовский станок, автоматизировавший выполнение сложных узоров. Для льна подобная технология была разработана лишь сто лет спустя.

На протяжении XVIII века московские текстильные фабрики также выпускали шерстяные, хлопковые и – в меньшей степени – льняные ткани, а также готовые предметы одежды. Если большая степень автоматизации была недоступна, производство велось в больших мастерских при помощи самопрялок и ткачей, работавших парами на больших ткацких станках (до изобретения самолетного челнока, который убыстрил процесс, сделав его при этом более опасным). Все эти крупные мануфактуры размещались в Москве не потому, что в других городах выпускать продукцию такого же или лучшего качества было невозможно, и не потому, что в Москве производство было более экономичным. Производство было развернуто в Москве с таким размахом, поскольку его главной целью было обеспечение огромной российской армии и флота: ткацкая промышленность в Москве превратилась в специализированную индустрию, тесно связанную с потребностями государства, а не нуждами рынка [96].

Как уже упоминалось, ручное производство ткани (вязание) было схоже с производством шелка (ведь шелковые чулки часто именно вязали), однако существовал ряд технологических особенностей. Круговые вязальные машины в Москве были устроены еще Петром I в 1704 году, так что можно было бы назвать вязальную индустрию одним из самых ранних механизированных производств в стране [97]. Тем не менее носки и наголенки чулков, как и пальцы перчаток, все равно приходилось довязывать вручную вплоть до ХХ века. Это делало промышленное вязание одним из самых первых модернизированных текстильных производств и одновременно одной из наиболее традиционных моделей выработки [98]. Для Москвы это означало, что шелкопрядильные фабрики и небольшие мастерские, где на механических вязальных машинах изготавливались шелковые или шерстяные трубчатые заготовки для чулок и перчаток, находились в постоянном, фактически ежедневном контакте с крестьянками, которые вязали дома, время от времени прерываясь на другие занятия. Иными словами, в этом случае мы видим, что фабрики и мастерские, являвшиеся примером городского производства, существовали задолго до так называемой протоиндустриальной стадии, при этом они взаимодействовали с крестьянками, которые сдавали готовую продукцию за деньги посредникам (пример кустарного производства, связанного со стадией протоиндустриализации). Крестьянки продолжали вязать чулки и перчатки у себя дома еще и в ХХ веке. Даже сейчас бесшовный и эластичный вязаный носок или перчатки, которые сгибаются под любым углом, а значит, позволяют любое движение, можно сделать только вручную – ручное вязание создает товар лучшего качества, а изделие, произведенное механическим путем, к тому же придется сшивать на станке.