Вольфганг Акунов - Гунны — страх и ужас всей Вселенной

Что же за Святое копье, «копье Лонгина» (или копье, наконечник которого был снят со Святого копья) держал в руке легат Фиванского легиона Маврикий в момент отказа принести жертву языческим идолам? Это было копье, якобы выкованное в незапамятные времена для древнееврейского священника (коэна) Финееса. Впоследствии копьем владел ветхозаветный судья израильский Иисус Навин (завоеватель Ханаана) А после Иисуса Навина (Иешуа бен Нуна) – царь Иудеи Ирод. Этим копьем, взятым на Голгофе из рук воина иудейского царя, римский центурион Гай Кассий Лонгин, распоряжавшийся казнью Иисуса, пронзил ребро распятого Спасителя, дабы убедиться в его смерти. Затем Святое копье сменило немало хозяев. Обладание Святым копьем обеспечило императору Константину I Великому победу над его соперником-язычником Максенцием у Мильвийского моста под стенами Первого Рима. Константин же нес наконечник копья Лонгина-Маврикия под одеждой, определяя границы Второго Рима. Этим же копьем был якобы сражен в битве с персами племянник Константина август Юлиан Отступник, изменивший христианству. Затем копьем владел Феодосий I Великий – последний император единой Римской державы, в 385 г. усмиривший с его помощью опустошавших имперские земли остроготов. Готский царь Аларих, взявший Ветхий Рим в 410 г., в качестве контрибуции потребовал передать ему, между прочим, и Святое копье. От Алариха «копье Фи-нееса-Ирода-Лонгина-Маврикия-Константина-Феодосия» перешло к Флавию Аэцию, а от Аэция – к вестготскому царю Теодориху (или же наоборот – если вестготский царь Аларих получил Святое копье от римлян после взятия «Вечного града» на Тибре, то его впоследствии логичнее и легче было получить сперва вестготскому же царю Теодориху, как одному из преемников Алариха). Державший копье Финееса-Ирода-Лонгина-Маврикия-Константина-Феодосия в руке во время битвы с гуннами Аттилы на Каталаунских полях вестготский царь выронил его в разгар боя. Что якобы и послужило причиной его гибели, после которой Святым копьем смог завладеть римский «магистер милитум» Аэций. Впрочем, довольно об этом…

«Итак, мы более-менее разобрались с датой и местом «битвы народов». Она разыгралась в конце лета 451 г. у римской дороги к востоку от Шалона, близ сегодняшнего селения Ла Шепп» (Шрайбер), от Ла Шапель – «капелла», «часовня (Святого Маврикия»), причем в зону сражения входил и лагерь Аттилы. Мы не будем заниматься окончательным выяснением вопроса, кто же в итоге овладел вершиной холма, а лучше снова обратимся к «Гетике» Иордана – к ее фрагменту, следующему за окончанием пламенной речи «Бича Божья» к гуннским воинам:

«Хотя событие развивалось ужасное (т.е. положение гуннов стало угрожающим – В.А.), тем не менее присутствие короля (царя Аттилы – В.А.) подбадривало унывающих. Сходятся врукопашную; битва – лютая, переменная, зверская, упорная. О подобном бое никогда до сих пор не рассказывала никакая древность, хотя она и повествует о таких деяниях, величественнее каковых нет ничего, что можно было бы наблюдать в жизни, если только не быть самому свидетелем этого самого чуда. Если верить старикам, то ручей на упомянутом поле, протекавший в низких берегах (сейчас он называется Ла Ноблетт – В.А.), сильно разлился от крови из ран убитых; увеличенный не ливнями, как бывало обычно, но взволновавшийся от необыкновенной жидкости, он от переполнения кровью превратился в целый поток. Те же, которых нанесенная им рана гнала туда в жгучей жажде, тянули струи, смешанные с кровью. Застигнутые несчастным жребием, они глотали, когда пили, кровь, которую сами они – раненые – и пролили» («Гетика»).

Опять полуготский нотарий сообщает сведения, достоверность которых недоказуема. К тому же аналогичные вещи сообщали о великом множестве других сражений и боев («кровь текла горячими ручьями» – типичное общее место). И о множестве рек и других водоемов. Например, о Сене в страшную Варфоломеевскую ночь, и о кавказской речке Валерик в одноименном стихотворении М.Ю. Лермонтова. Помните, уважаемый читатель?

Пожалуй, достаточно ограничиться этими двумя примерами.

Но, может быть (как знать?), такое иногда и впрямь случалось? И именно такие необычные в своей жестокой правде эпизоды оставались в памяти народной? Хотя другие, более привычные, быть может, обстоятельства жестоких полевых сражений забывались. Но судьбы полководцев тоже, силою вещей, запоминались лучше, чем судьба простого воина…

«Там король Теодорид (царь вестготов Теодорих – В.А.), объезжая войска для их ободрения, был сшиблен с коня и растоптан ногами своих же; он завершил свою жизнь, находясь в возрасте зрелой старости» («Гетика»).

Описанное событие могло произойти лишь в случае, если Теодорих преградил путь бегущим готам. Или пытался удержать заколебавшихся под гуннским натиском вестготских воинов от бегства и заставить их сражаться. В сомкнутом боевом строю или при наступлении собственных войск своего предводителя с коня не сшибают. А если и сшибают, то сразу подбирают, а не растаптывают. Видимо, догадываясь о неубедительности этой версии исторически засвидетельствованной гибели вестготского царя, Иордан тут же приводит нам другую версию:

«Некоторые говорят, что был он убит копьем (буквально: «снарядом», т.е. дротиком – В.А.) Андагиса (отпрыска царского рода Амалов – В.А.), со стороны остроготов, которые тогда подчинялись правлению Аттилы (и потому дрались за гуннского царя в сраженьи под Каталауном – В.А.). Это и было тем, о чем вначале сообщили Аттиле гадатели в их предсказании, хотя он и помышлял это об Аэции. Тут везеготы, отделившись от аланов, напали на гуннские полчища и чуть было не убили Аттилу, если бы он заранее, предусмотрев это, не бежал и не заперся вместе со своими за оградами лагерей, которые он держал окруженными телегами, как валом; хотя и хрупка была эта защита, однако в ней искали спасения жизни те, кому незадолго до того не могло противостоять никакое каменное укрепление» («Гетика»).

Эти «ограды лагерей» – единственное сохранившееся до наших дней историческое свидетельство реальности той кровавой сентябрьской «битвы народов». Ибо тела убитых в ней давно поглощены землей, их оружие попало в частные коллекции и местные музеи, а монументов, вроде высящихся по сей день в тех же местах, но воздвигнутых в память павших в битвах Франко-прусской (1870–71) и Великой (Первой мировой) войны (1914–1918) ни Аэций, ни Аттила в память своих воинов не воздвигали. Им было попросту не до того…