Роман фон Раупах - Лик умирающего (Facies Hippocratica). Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 года

Когда утром толпа подошла к Зимнему дворцу, расставленные там воинские части отказались пропустить ее на Дворцовую площадь.

Масса не поверила и местами стала прорывать воинские кордоны. Войска открыли огонь и, когда толпа разбежалась, на площади оказалось более 200 убитых 70 .

Событие это, ставшее началом русской революции, произвело огромное впечатление не только в России, но и за границей. Гапон стал народным героем, о нем писали газеты всего мира и во всех магазинах продавались его фотографические карточки.

В то время министром внутренних дел был П. Дурново 71 . Обладая научным багажом штурманского офицера, этот «самородок» настолько выделялся среди тогдашнего чиновничества своими блестящими способностями и незаурядным умом, что еще в царствование Александра III достиг высокого поста директора департамента полиции. Но, «что бы поступать умно, одного ума мало» заметил как-то Достоевский, и эту верную и глубокую мысль П. Дурново подтвердил полностью.

Пользуясь расположением известной в Петербурге светской дамы и заподозрив ее в близости к послу одной из иностранных держав, Дурново поручил своему агенту, служившему у посла прислугой, вскрыть и обыскать его письменный стол. Два найденных в нем собственноручных письма своей возлюбленной взбешенный директор департамента бросил ей в лицо, а легкомысленная красавица повторила тот же жест в отношении посла.

В жизни преследуются и караются не пороки, а неумение их скрыть.

Случай с послом стал известен Александру III, и на поданной ему жалобе о нарушении прав экстерриториальности, Царь положил хорошо понятную всем резолюцию: «Немедленно убрать эту свинью» 72 .

Словом можно ударить больнее, чем кулаком.

Имя П. Дурново в течение всей его жизни произносилось не иначе, как с саркастической ссылкой на царскую резолюцию. Служебной его карьере она повредила много меньше, прервав ее только на десять лет, и при Николае II после убийства Великого Князя Сергея и министра Плеве опального чиновника вновь призвали на службу, поручив ему ликвидировать революционный террор.

Разыскать и уничтожить неуловимый боевой отряд социалистов-революционеров без содействия лица, в этот отряд входившего и пользовавшегося в партии крупным авторитетом, оказалось невозможным. Использовать для этой цели Азефа не удалось и тогда кто-то вспомнил о Гапоне.

Мысль предложить ему роль предателя представлялась осуществимой потому, что бывший священник, проживавший в то время в Монте-Карло, вел там очень рассеянный образ жизни и проводил время в обществе кафешантанных звезд, которых щедро угощал в самых дорогих ресторанах.

Посланному в Монте-Карло известному петербургскому авантюристу Манасевичу-Мануйлову без особого труда удалось склонить Гапона к сотрудничеству с департаментом полиции, и он вернулся в Россию.

За 100 000 рублей Гапон предложил Дурново выдать всю боевую организацию. Дурново, находя сумму чрезвычайной, предложил 25 000 и кроме того потребовал гарантию в исполнении самого обязательства, каковою считал привлечение уже самим Гапоном в качестве секретного сотрудника еще кого-либо из влиятельных членов центрального комитета партии.

Как революционер Гапон всегда был дилетантом, в политических программах не разбирался, техники революционного дела не знал вовсе и был совершенно убежден, что талантливый и умелый вождь ни в каких политических программах и партиях вообще не нуждается и может сделать революцию в один день.

Эта ребяческая наивность и была причиной того, что даже в дни рассвета его славы, Гапона не посвящали в партийные дела, а когда в Монте-Карло он стал таскаться по ресторанам и открыто продавать свои подписи на фотографических карточках, то быстро исчезло доверие и уважение к нему как к человеку.

Имя все равно что платье, одни его носят, другие таскают. Люди, торгующие своими автографами, принадлежат к последним, и потому среди членов боевой организации нашелся только один человек, сохранивший к герою «Кровавого воскресенья» доверие и даже восторженное обожание. Этим человеком был тот самый инженер Рутенберг 73 , который в воскресенье 9/22 января шел с ним рядом и который после стрельбы на Дворцовой площади затащил его в ближайший двор и там своими карманными ножницами остриг ему волосы и бороду. Уничтожив эти обязательные атрибуты православного священника и надев ему на голову чью-то рабочую фуражку, Рутенберг тем самым спас Гапону жизнь, сделав священника неузнаваемым для разыскивавших его полицейских.

Вот этому-то Рутенбергу Гапон и предложил сотрудничать вместе с ним в качестве секретного агента петербургского охранного отделения.

Ошеломленный Рутенберг, не отказывая в своем согласии, категорического ответа однако не дал, и предложил еще раз встретиться и обсудить вопрос.

В людях и их психологии Гапон по-видимому разбирался плохо и не учел, что для положительного ответа существует только одно слово — да, и что все остальные слова придуманы людьми для ответов отрицательных.

Прощаясь тогда с Рутенбергом, Гапон был вполне убежден в его согласии и потому просил о времени и месте предстоящей встречи его известить как можно скорее.

Эту просьбу Рутенберг исполнил и созвав центральный комитет партии, сообщил ему о сделанном Гапоном предложении. Присутствовавший на этом заседании Азеф категорически потребовал, чтобы «с этой гадиной было немедленно покончено» и Ц. К. это предложение принял.

Для исполнения этого решения Рутенберг нанял в пригородном местечке «Озерки» отдаленную дачу и ссылаясь на необходимость конспирации предложил Гапону туда приехать.

Чтобы подслушать их разговор, в соседней комнате поместились несколько из преданных Гапону рабочих.

Беседа началась с указания Рутенберга на незначительность предложенной Дурново суммы. За 25 000 сказал он нам предлагается пожертвовать нашим ближайшим друзьями, ведь всех их предлагается подвести под виселицу. Гапон возражал, что 25 000 деньги хорошие и что кроме того, многим можно потом устроить побег, а если кое-кто и погибнет, то ведь «когда лес рубят, то щепки летят».

— Ну а чтобы ты сделал, — спросил Рутенберг, — если бы я не дал своего согласия и сообщил весь наш разговор партийным товарищам.

Гапон ответил, что он начисто от всего отрекся бы и Рутенбергу никто бы не поверил.

Тогда Рутенберг встал и открыв дверь в соседнюю комнату, впустил находившихся там рабочих.

Со смертным ужасом на лице Гапон стал уверять их, что все слышанное ими неправда и что единственной целью его было испытать Рутенберга. «Товарищи, — молил он, — вспомните то воскресенье, когда я бесстрашно шел впереди вас, простите меня». Но его никто не слушал. Ему связали руки, накинули на шею петлю и вздернули на вбитом в стену крючке.