Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Но это было только начало того потока рапортов, записок и предложений, который «затопил» Главный штаб на протяжении Крымской войны. В 1856 г. еще четыре генерала, занимавших ответственные должности, представили свои соображения в военное министерство и МИД. Так, герой обороны Севастополя генерал-лейтенант С.А. Хрулев, состоявший в распоряжении командующего Кавказским корпусом, подготовил один из самых детальных проектов. Он также сфокусировал внимание на проблеме прохождения армии вторжения через Афганистан. Ниже проект Хрулева будет подвергнут более глубокому анализу в связи с общей стратегией России на индийском направлении [248].

Другим примером указанных инициатив стала записка известного военного геодезиста генерал-лейтенанта И.Ф. Бларамберга, который был причастен к разработке плана захвата персидской армией Герата в ходе афгано-персидско-британской войны 1856–1857 гг. Бларамберг утверждал, что Россия имеет-де некое моральное обязательство перед Европой способствовать прогрессивному развитию Азии. «Покорение Индии — химера, не заслуживающая рассмотрения, — писал генерал, — но Россия обладает всеми средствами потрясти власть Великобритании там». Характерно, что он опять-таки обращал внимание на два взаимосвязанных условия общего успеха предприятия: содействие русским войскам со стороны населения и властей Персии, а также их поддержка афганскими племенами, которые, по мнению царя и его окружения, относились с ненавистью к англичанам после трагических событий 1839–1842 гг. [249]

В 1857 г. кавказский наместник генерал от инфантерии князь А.И. Барятинский и генерал-квартирмейстер Главного штаба генерал-лейтенант В.К. Дивен в соавторстве с начальником Кавказского отделения Генерального штаба генерал-майором А.А. Неверовским также подали меморандумы на высочайшее имя. Несмотря на близость исходных посылок, взгляды авторов на практическую возможность ведения войны против Британской Индии имели различия. Если Барятинский рекомендовал императору осуществить серию превентивных мер для противодействия попыткам британцев закрепиться на южном и юго-восточном побережье Каспия, примыкавшем к Закавказью, то Дивен и Неверовский соглашались в том, что для подчинения Индостана России необходимо будет привлечь колоссальные материальные и людские ресурсы. Они были убеждены, что «завоевание Индии потребует таких средств, какими Россия располагать не в состоянии, а некоторых даже совершенно не имеет, но если бы и могла, то счастливый исход предприятия возбудит зависть других держав и породит европейскую борьбу, последствия которой нельзя исчислить» [250].

Любопытно, что отношение к этим запискам Александра II и А.М. Горчакова также отличалось. Если император в целом одобрял шаги, которые предлагал осуществить князь Барятинский, то его министр иностранных дел испытывал гораздо меньше энтузиазма по поводу инициатив кавказского наместника, предпочитая занимать промежуточную позицию между сторонниками наступательной и оборонительной политики [251].

В свою очередь военный министр генерал от инфантерии Н.О. Сухозанет предложил довольно объективную оценку фактора Индии в докладе царю, датированном мартом 1857 г. (пометка последнего на полях: «Совершенно] согл.[асен]».): «Опасения, внушенные возрастающим могуществом Великобритании в Средней Азии, были выражены с давнего времени и подали повод ко множеству проектов, поданных как русскими, так и иностранцами, сущность коих состоит в том, что это могущество может быть легко ниспровергнуто походом русской армии или корпуса в Индию. По отзыву многих путешественников, одно появление русского штыка на берегах Инда или даже в Герате должно произвести общее восстание в населении индобританских владений, ненавидящем своих притеснителей, и разрушить шаткое создание лондонской политики. Но, по убеждению многих, отзывы эти весьма поверхностны, преувеличены, односторонни или пристрастны. Конечно, во всей Азии заметна большая ненависть к англичанам, но в Индии еще заметнее глубокое убеждение в силе Великобритании, в непобедимости ее флотов, в превосходстве ее коварной, но искусной и непоколебимой политики. Владычество, которое удерживает более 100 млн. подданных в повиновении армией, сформированной из туземцев, при небольшой помощи английских войск, нельзя назвать шатким, и такое положение доказывает, что великобританское правительство успело связать интересы многих самых влиятельных классов населения со своими интересами» [252].

В этой связи стоит задаться вопросом об истинном восприятии России жителями Индостана к началу Большой Игры.

Как представляется, большинство населения полуострова, за исключением правителей и крупных землевладельцев, вообще не принимали в расчет какую-либо вероятность русского вторжения до Крымской войны. По словам индийского историка, «несколько местных газет, которые издавались с большими финансовыми и техническими трудностями, не обращали никакого внимания на политику» [253]. Однако Великое восстание сипаев 1857–1858 гг. положило начало процессу трансформации менталитета практически всех слоев кастового, мультиэтнического и поликонфессионального общества Раджа . Очевидно, часть лидеров зарождавшегося национально-освободительного движения впервые пришли к мысли о том, что коалиция азиатских стран под эгидой России способна оказать им поддержку в борьбе за независимую Индию, предложив альтернативу тому варианту модернизации, который англичане стремились навязать ее жителям [254].

Выступление сипаев — регулярных солдат и младших командиров, набранных из коренных народов Индостана служить по контракту в колониальной армии, рассматривается многими современными индийскими историками как первая народная война за освобождение от британского владычества. И хотя англичане после кровавого подавления восстания были вынуждены провести реформы в системе управления бывшей империей Великих Моголов, некоторые махараджи обратили свой взор в сторону далекой северной державы. Они начали отправлять секретные «посольства» к Белому Царю в поисках финансовой и моральной поддержки, обещая ему признать сюзеренитет России. Миссии принца Рао Раджа Тула Сингха, правителя Марвара, в 1858–1860 гг. обозначили указанную тенденцию, которая, как будет показано ниже, имела продолжение вплоть до середины 1880-х гг. [255]

Исследователи, специально занимавшиеся этим вопросом, пришли к выводу, что царский МИД склонялся к довольно осторожной оценке предложений, с которыми обращались к нему индийские князья, хотя военные администраторы «на местах» не прекращали контакты с некоторыми правителями и племенными вождями, особенно в приграничной полосе, на протяжении десятилетий. С другой стороны, все намерения британской прессы отыскать какие-либо следы подстрекательства русскими сипаев к восстанию оказались тщетными. Анализ служебной переписки и свидетельств очевидцев событий показывает, что первые секретные эмиссары были направлены штабом Туркестанского военного округа в Индию только после завоевания царскими властями ханств Центральной Азии к середине 1870-х гг. [256]