Джон Келли - Черная смерть. История самой разрушительной чумы Средневековья

Гален, переживший в III веке Антонинову чуму [512] В отличие от Ги де Шолиака, который, помимо того что был теоретиком медицины и спортивным врачом (лечил гладиаторов), Гален лечил в основном римскую знать и не проявлял никакого интереса к получению знаний о чуме непосредственно из первоисточника. Когда Антонинова чума пришла в Рим, он попросту сбежал. (катастрофическую вспышку кори или оспы), считал, что если человек заболел чумой, то спасти его было уже едва ли возможно. Его пессимизм нашел отражение в трактатах о чуме его средневековых последователей. Лишь небольшое количество авторов предлагало какое-то лечение, и, помимо облегчения симптомов, большинство предложений касалось кровопускания, которое, как считалось, выводило яды и токсичные жидкости из жизненно важных органов, таких как сердце, печень и мозг. По словам профессора Неаполитанского университета Джона из Пенны, при кровопускании было важно вовремя успеть провести это процедуру. При первых признаках симптомов чумы у пациента нужно пустить кровь с той стороны тела, которая болела. По словам Джона, более эффективным, чем кровопускание, средством был прием слабительных. Джентиле да Фолиньо, другой сторонник этой процедуры, рекомендовал венесекцию главной жилки листа, когда течение болезни было неясным. Если бубон находился на шее, Джентиле советовал делать венесекцию головной вены, если под мышками – легочной вены. Джентиле говорил, что кровопускание следует продолжать до тех пор, пока не наступит обморочное состояние.

Ибн Хатима, который, в отличие от большинства авторов трактатов, по-видимому, действительно лечил больных чумой, полагал, что при бубонной форме болезни критическая точка наступает на четвертый день. После этого злые пары начинают отпускать сердце, говорил он. В период выздоровления врач рекомендовал наносить на бубоны мазь, чтобы ускорить их созревание, а затем на седьмой день проводить удаление хирургическим путем.

Что предлагал средневековый галенизм против чумы?

Некоторые советы в трактатах о чуме были разумными, но, увы, не все – и обычно то, что действительно помогало, работало по причинам, которые удивили бы средневековых авторов. Диета, например, шла на пользу, потому что она усиливала функцию иммунной системы, а не потому, что уравновешивала четыре гумора, а польза огня заключалась в том, что он уничтожал инфицированных блох. Несмотря на все свои глубокие знания и знакомство с трудами арабских и греческих врачей, лучший совет, который мог дать своим пациентам врач нового поколения, описанный Чосером, был здравый призыв «бежать далеко и быстро». К моменту, когда летом 1348 года чума подошла к Парижу, даже этот совет стал неэффективным, поскольку эпидемия была теперь повсюду, от Монгольского плато до побережья Гренландии.

В мае 1348 года, когда чума стала распространяться на север сквозь туманную сельскую местность Франции, Париж охватило чувство дежавю. Всего за два года до этого английский король Эдуард III, желая «просто совершить боевой подвиг» [513] Барбара Такман, Загадка XIV века, с. 82. , высадил отряд из десяти тысяч лучников и четырех тысяч пеших солдат на продуваемом всеми ветрами полуострове Котантен, рядом с пляжами «Дня Д» [514] «День Д» – 6 июня 1944 года – дата высадки союзных войск в Нормандии. 1944 года [515] Джонатан Сумптион, The Hundred Years War: Trial by Battle , т. 1 (Филадельфия: University of Pennsylvania Press, 1991), с. 500. . В течение месяца англичане стояли на подступах к Парижу. Врага «мог видеть любой, кто мог взобраться на орудийную башню», – рассказывал летописец Жан де Венетт, подчеркивая, что парижане были «удивлены и ошеломлены» близостью опасности [516] Жан де Венетт, The Chronicle of Jean de Venette , пер. Джин Бердсолл, изд. Ричард А. Ньюхолл (Нью-Йорк: издательство Колумбийского университета, 1953), с. 41. .

Но угроза со стороны англичан, по крайней мере, была понятна, а зрелищность и романтический ореол войны послужили воодушевлением для беспокойных душ и умов. Париж летом 1346 года, как и Париж летом 1914 года, буквально трещал от напряжения: возгласы и аплодисменты эхом разносились по улицам, площадям и рынкам, когда оглашался arrière-ban – всеобщий призыв к оружию. 15 августа состоялось захватывающее зрелище, в котором самые смелые рыцари королевства под предводительством бравого графа Алансона, брата короля, устремились навстречу врагу в сопровождении отряда генуэзских лучников и слепого короля Иоганна Люксембургского. Весь день грохот конских копыт эхом разносился по мощеной Гранд-Рю. До города долетали волнительные слухи о том, что король Филипп VI вызвал Эдуарда на рукопашный бой (Эдуард отказался) [517] Джонатан Сампшн, The Hundred Years War: Trial by Battle , Том. 1 (Филадельфия: University of Pennsylvania Press, 1991), с. 519. . Филипп, сидящий на коне, как простой рыцарь, и обращающийся к народу перед тем, как отправиться в боевой поход, привел в восторг скромных парижан и вселил в них надежду. «Мои добрые люди, – заявил величавый Филипп, – не сомневайтесь, англичане не подойдут к вам ближе, чем они сейчас» [518] Король был отчасти прав: англичане выиграли в битве при Креси, одном из самых важных сражений в начале Столетней войны, но Париж так и не был осажден. [519] Жан Фруассар, Stories from Froissart , изд. Генри Ньюболта (Нью-Йорк: Macmillan, 1899), с. 16. См. также: Хроники. 1325–1340 (СПб.: Издательство СПбГУ, 2008) и Хроники. 1340–1350 (СПб.: Издательство РХГА, 2012). .

Летом 1346 года в Париже вывешивали флаги, трубили в трубы и били в барабаны. Летом 1348 года Парижу ничего не оставалось, как ходить в церкви, жечь свечи, собирать слухи, думать и ждать. «Все вокруг, все мы, все в Париже напуганы», – писал врач Питер Дамузи, живший к северу от города. Дамузи, бывший член парижского медицинского факультета, пытался занять свой ум написанием трактата о чуме, но ее приближение все больше и больше вселяло в него беспокойство. «Я пишу, не оглядываясь на время, – написал он однажды, а позже с большей настойчивостью добавил: – У меня нет иного времени, помимо настоящего, чтобы рассказать или написать больше» [520] Питер Дамузи в Histoire Littéraire de la France , изд. А. Ковиль, т. 37 (Париж: 1938), с. 325–327. .

Отчет врача Дамузи – один из немногих, которые у нас есть. Из него мы узнаем о том, что к лету 1348 года ожидание эпидемии стало обычным явлением. И хотя чума распространялась очень быстро, часто продвигаясь на несколько миль за один день, первый шок у людей прошел. Большинство населенных пунктов знали о прибытии болезни за несколько дней и даже несколько недель. Достаточно времени для раздумий, удивлений и волнений.

Восемь месяцев спустя находящийся в ожидании Страсбург выразит свое беспокойство весьма странным образом – в городе будет убито девятьсот евреев. «Их сопроводили на их же собственное кладбище, завели в дом, подготовленный для сожжения, по пути толпа раздела их догола – люди сорвали с них одежду и нашли много припрятанных денег» [521] Норман Ф. Кантор, In the Wake of the Plague: The Black Death and the World It Made (Нью-Йорк: Free Press, 2001), с. 157. , – рассказывал местный летописец. В Париже не было евреев, которых можно было бы сжечь, поскольку их всех оттуда изгнали, поэтому долгими дождливыми неделями в мае, июне и июле 1348 года людям не оставалось ничего другого, как читать молитвы и собирать слухи, многие из которых были «ошеломляюще поразительными». Из Нормандии на западе, из Авиньона на юге и из населенных пунктов, находящихся между ними, доходили рассказы о церковных колоколах, эхом звенящих на пустынных улицах, о черных чумных флагах, развевающихся над селениями, о заброшенных деревнях, где единственный звук, который можно было слышать, – это хлопанье на ветру двери фермерского дома. Всеобъемлющая сила эпидемии дала парижанам достаточно времени, чтобы осознать значение любви, долга и чести во время чумы. Что бы они сделали, если бы заболел любимый человек? Что бы сделал любимый человек, если бы они оба заболели? Страх заражения отличает психологию чумы от психологии войны. При чуме страх в человеческих отношениях действует как растворитель – он каждого превращает во врага, заставляет каждого изолироваться ото всех. Во время чумы каждый человек становится своего рода островом – маленьким, призрачным островком подозрений, страха и отчаяния.