Майк Дункан - Буря перед бурей. История падения Римской республики

Узнав о волнениях в Нумидии, сенат пришел в возмущение и разрешил Адгербалу объясниться с посланниками Югурты. Стороны, как нетрудно догадаться, стали обмениваться взаимными обвинениями. Адгербал назвал брата «самым скверным человеком на всей земле» [113] Саллюстий, «Югуртинская война», 14–15. , братоубийцей, развязавшим войну. Посланцы же Югурты утверждали, что в действительности проблему представляли как раз Адгербал и Гиемпсал, в то время как Югурта действовал лишь в целях самозащиты. А потом добавили, что Адгербал «жалуется только потому, что ему не дали никому навредить» [114] Саллюстий, «Югуртинская война», 14–15. . Обсудив вопрос, сенат согласился послать в Нумидию комиссию из десяти человек, чтобы провести дальнейшее расследование и вынести квалифицированное решение.

Возглавил эту комиссию не кто иной, как Луций Опимий, который теперь, разрушив за свою карьеру Фрегеллы и уничтожив Гракхов, вошел в когорту государственных мужей, признанных старейшинами. При встрече Югурта проявил к ним полагающееся уважение и почет, поклявшись подчиниться вынесенному ими вердикту. Опросив участников событий и осмотрев карты, члены комиссии решили не притеснять ни одного из царей, а вместо этого вернуться к принципу совместного правления. Затем поделили Нумидию пополам – Югурте достались плодородные земли в глубине континента, а Адгербалу прибрежные равнины. После чего сенаторы собрали вещи и уехали, теша себя надеждой больше никогда не слышать о погрязших в распрях нумидийских царях.

В ходе обсуждения нумидийского вопроса некоторые сенаторы поддерживали больше Югурту, чем кого-то еще, причем было известно, что доверенные лица Югурты явились в Рим с «большим количеством золота и серебра, используя его, чтобы, во-первых, осыпать подарками старых друзей, а во-вторых, приобрести новых – одним словом, без промедления добиться щедротами чего только возможно» [115] Саллюстий, «Югуртинская война», 13–15. . Поддержка, оказанная этими новыми друзьями Югурте, несколько озадачивала, ведь нумидийское взяточничество было «бесстыдным и пользовалось дурной славой» [116] Саллюстий, «Югуртинская война», 13–15. . Дошло даже до того, что Скавр подверг коллег за их поведение критике, опасаясь, как бы столь «неприкрытое мздоимство не вызвало возмущения народа» [117] Саллюстий, «Югуртинская война», 13–15. .

Но приведенный здесь рассказ о позорном взяточничестве – это еще не все. Для поддержки Югурты многим в сенате деньги не требовались. Было немало тех, кто служил с ним бок о бок в Нуманции, считая храбрым, образованным и достойным союзником Рима. Поэтому есть все основания полагать, что подарков таким старым друзьям, чтобы они поверили в историю, рассказанную бывшим товарищем по оружию, потребовалось совсем немного. Адгербала они не знали. Зато знали Югурту и очень ему симпатизировали. Во всем остальном деньги и дары любой иноземной делегации принимались в качестве достойной платы за то, чтобы допустить ее во внутренний дворик любого сенатора. Это при том, что политикой некоторых всегда заправляет их кошелек; Югурта задействовал всех, кого только смог.

Пока разворачивались все эти события, Гай Марий предпринимал шаги, чтобы опять оказаться на коне. Не унывая после поражения на выборах эдила, в 116 г. до н. э. он выставил свою кандидатуру на должность претора. И хотя Метеллы препятствовали попытке бывшего клиента ее занять, «новый человек» Марий выиграл, заняв в списке победителей последнее место.

Тут же поползли слухи о том, что сторонники Мария для того, чтобы обеспечить другу нужное количество голосов, обманным путем включили рабов в очередь тех, кто пришел сделать свой выбор. Вскоре после выборов его обвинили в фальсификациях. Судебное разбирательство, в ходе которого были опрошены свидетели обеих сторон – включая и Кассия Сабако, того самого друга Мария, который якобы включил в очередь для голосования лиц без гражданства, – затянулось на несколько дней. Также вызвали Гая Геррения, еще одного знатного покровителя Мария. Но тот отказался прийти, сославшись на освященный временем правовой принцип, в соответствии с которым патрону не вменялось в обязанность свидетельствовать против своего клиента. От этой обязанности его освободил сам Марий, заявив, что после избрания претором он больше не был чьим-либо клиентом. Суд, казалось, намеревался вынести Марию обвинительный вердикт, но жюри присяжных по возвращении всех удивило – его голоса разделились поровну. Подобные ситуации римское правосудие трактовало в пользу обвиняемого, и Марий стал претором.

Невзирая на его победу, для Метеллов 115 г. до н. э. все равно оставался рекордным. Ловкий Скавр выиграл выборы консула, в то время как его коллегой на этом посту стал другой представитель рода Метеллов. Еще один выиграл должность цензора. Доказательством того, что за кулисами дергал за ниточки именно Скавр, служит тот факт, что этот самый цензор назначил его сенатским принцепсом. Мало того что этой чести, как правило, удостаивались сенаторы постарше, так ее еще и никогда не оказывали действующему консулу. Поскольку Скавру на тот момент не было еще и пятидесяти, на посту сенатского принцепса он будет оставаться двадцать пять лет, оказывая влияние на ход римской истории с высоты первого номера сенатского списка и первым выступая в ходе любых дебатов. Обеспечив ему это место, цензоры избавили сенат от тридцати двух человек, большинство которых, надо полагать, не были друзьями семьи. Одной из жертв этой зачистки стал Кассий Сабако, близкий друг Мария, которого изгнали за причастность к прошлогоднему выборному скандалу.

После не примечательного ничем года, в течение которого Марий занимался делами в Риме, его отправили в Дальнюю Испанию. О его пребывании там известно совсем немного, хотя известно, что он установил римскую власть на территориях, которые впоследствии стали рассадником разбойников. К 114 г. до н. э. Марий избавил от них регион, и туда приехали подрядчики-публиканы, чтобы эксплуатировать новые копи. Подобно большинству римских чиновников, в службе за границей Марий усматривал возможность сколотить состояние. Поскольку в Рим в 113 г. до н. э. он вернулся очень и очень богатым человеком, мы полагаем, что он просто поддержал притязания кого-то из публиканов на разработку нетронутых, прибыльных копей.

По приезде домой Марий, которому тогда было уже пятьдесят пять лет, вложил свое состояние и многообещающие политические перспективы во взаимовыгодный союз, женившись на шестнадцатилетней Юлии из семейства Цезарей. Это был древний патрицианский род, возраст которого превышал возраст самой республики. Но за несколько столетий он утратил былое влияние, и хотя само это имя оставалось благородным и знатным, кошельки его представителей были пусты. Войдя в семью, Марий принес с собой как энергию, так и деньги. Он оставался все таким же novus homo , но связи Юлиев добавили ему респектабельности, требовавшейся для того, чтобы попытаться совершить прыжок из преторов в консулы, – преодолеть эту пропасть зачастую было не под силу даже тем, кто мог похвастаться связями на самом верху.