Майк Дункан - Буря перед бурей. История падения Римской республики

Свою кампанию он провел с грозной яростью. В который раз, явно нарушив обычаи предков, он походя осудил Метелла за его поведение во время войны. Критиковать подчиненному своего генерала было делом неслыханным, однако Марий отказался быть рабом традиций – особенно после того, как Метелл попытаться перекрыть ему дорогу к консульской должности. Но самое главное, Марий прямо пообещал, что «если его изберут консулом, он вскоре передаст Югурту живым или мертвым в руки народа Рима» [143] Цицерон, «Об обязанностях», III, 79. . Его избрали, что вовсе не удивительно.

После своей победы Марий еще больше усилил нападки на сенат, осуждая старых аристократов как людей высокого происхождения, но лишенных достоинства: «Я лично знаю граждан, которые впервые обращаются к истории наших предков и греческим трактатам по военному искусству только после их избрания консулами!» [144] Саллюстий, «Югуртинская война», 85. . Он говорил, что они ошибаются, считая, будто «им служат действенной помощью принадлежность к древним аристократическим родам, могущество родственников и близких, их бесчисленные клиенты» [145] Саллюстий, «Югуртинская война», 85. . Сам он не мог «похвастаться фамильными портретами, триумфами представителей моего рода или пребыванием предков на консульских постах; но если потребуется, я могу показать копья, стяг, плененных мной врагов и другие военные трофеи, равно как и шрамы у меня на груди; вот мои портреты» [146] Саллюстий, «Югуртинская война», 85. . А потом, говоря о сенате, победоносно заявил, что «вырвал у него должность консула как военный трофей» [147] Саллюстий, «Югуртинская война», 85. .

Но само по себе его избрание еще не гарантировало, что он возьмет на себя командование нумидийской кампанией. В действительности сенат уже постановил, что Нумидия еще на год останется вотчиной Метелла. Но, как и до этого в случае со Сципионом Эмилианом, комиций своим решением его отменил и назначил в эту провинцию Мария, еще больше ослабив оковы mos maiorum .

Готовясь набрать новые легионы, Марий столкнулся с той же самой проблемой, которая вот уже целое поколение досаждала Риму. По мере того, как все больше семей изгонялись со своих земель, становилось все меньше тех, кто соответствовал минимальному имущественному цензу для службы в армии. Но пока консулы скребли самое дно давно опустевшей бочки, выискивая потенциальных легионеров, десятки тысяч молодых людей сидели без дела. Против них свидетельствовало только одно – отсутствие у них земли. Поэтому Марий, стараясь заполнить бреши в легионах, совершил роковой шаг в долгой истории заката и падения Римской республики – потребовал отменить имущественный ценз. О его требовании набирать солдат из рядов наибеднейшего плебса Саллюстий сказал: «Одни объясняли это нехваткой людей, другие стремлением снискать расположение… По сути, тому, кто жаждет могущества, беднейшие могут принести больше всего пользы, ведь они не думают об имуществе, которого у них нет, и считают честным все, за что им платят» [148] Саллюстий, «Югуртинская война», 86. . Теперь служить в войске мог любой, даже самый нищий. Когда перед их глазами замаячили грабежи и слава, в легионы, теперь для них доступные, хлынули неимущие со всей Италии.

Подобная приостановка имущественного ценза как крайняя мера уже имела прецеденты в прошлом. В самые мрачные и роковые дни Второй Пунической войны один из предков Гракхов повел за собой легион из гладиаторов и рабов. Но особую значимость нынешнему моменту придавал тот факт, что он знаменовал собой переход от легионов, создаваемых на временной основе и набираемых из свободных граждан, к профессиональной армии, состоявшей из солдат, избравших для себя военную карьеру, – верных, скорее, своим генералам, нежели сенату и народу Рима. Но Марий не думал о великих поворотах в истории и на тот момент хотел лишь одного – собрать армию солдат, выполнить данное обещание и выиграть войну.

Жаждая как можно быстрее начать, он отплыл в Африку еще до того, как армия была полностью укомплектована. Поскольку новые когорты кавалеристов еще пребывали в процессе формирования, довести это дело до конца Марий поручил своему вновь избранному квестору. Звали квестора Луций Корнелий Сулла.

Луций Корнелий Сулла родился в Риме в 138 г. до н. э. Он принадлежал к одному из древнейших патрицианских семейств Корнелиев, но хотя и носил знатное имя – а также обладал прилагавшимся к нему высокомерием, естественным в подобных случаях, – относился к ветви, которая давно угасла и канула в забвение. За жизнь трех поколений ни один представитель так и не смог подняться выше претора, и Сулла, казалось, не обладал какими-то особенными задатками, чтобы вновь вознести род на вершину славы. Молодым человеком он любил покутить с актерами, поэтами и музыкантами, представлявшими собой нижнее звено римского общественного мироустройства. Вместе с друзьями он пил, проводил время в веселых компаниях и жил своей жизнью, выходящей за душные рамки респектабельных классов. В юности Сулла поддерживал романтичные отношения с актером Метробием, который впоследствии стал его пожизненным спутником. Даже когда он женился и заимел детей, когда взобрался на самую вершину власти, с ним рядом неизменно находился Метробий.

Сулла хоть и был беззаботным прожигателем жизни, но учебой не пренебрегал никогда. Он от природы обладал великолепным умом и получил хорошее образование. Будучи подростком, он бегло говорил на греческом, прекрасно разбирался в искусстве, литературе и истории. Несмотря на скромное состояние семьи, в юности Сулла лелеял надежду начать общественную карьеру. Но только после смерти отца узнал всю глубину падения семейных финансов. Обанкротившийся родитель не оставил сыну никакого наследства. Сулла даже не мог позволить себе службу в легионах в качестве кавалерийского офицера, что считалось предварительным требованием для любой политической карьеры. Поэтому в двадцать лет Сулла не поступил в легионы, а стал и дальше предаваться в Риме разгулам, сняв недорогую квартиру и проводя жизнь в погоне за вином, женщинами и песнями.

Обладая пронзительными серыми глазами и светлыми рыжеватыми волосами, на улицах города Сулла представлял собой поразительного персонажа. Несмотря на алую сыпь, портившую его лицо, он был красивым и харизматичным молодым человеком, способным завладеть вниманием любой аудитории: «Красноречивый и умный, он быстро заводил друзей, демонстрировал невероятное умение скрывать свои истинные цели и во многих отношениях проявлял щедрость, особенно не скупился на деньги» [150] Саллюстий, «Югуртинская война», 95. . Этот человек никогда не расставался с прошлым. Друзья, которых он заводил, оставались с ним и в будущем. Сулла будто жил двойной жизнью: собранный и суровый в делах, он, «сев за стол, тут же забывал о всякой серьезности… стоило ему оказаться на пиру в хорошей компании, как с ним тут же происходила разительная перемена» [151] Плутарх, «Сулла», 2. .