Дуглас Смит - Российская миссия. Забытая история о том, как Америка спасла Советский Союз от гибели

Первый состав с продовольствием прибыл в Уфу 12 ноября 1921 года. К концу этой недели АРА уже кормила 1600 детей. Со временем округ Белла разросся и стал одним из самых больших: на пике он ежедневно осуществлял питание 1,6 миллиона человек. Штаб АРА находился в одном из лучших домов города по адресу улица Пушкина, 83. В прошлом этот большой двухэтажный дом с несколькими надворными постройками и гаражом принадлежал богатым землевладельцам Рязанцевым и был достаточно просторен, чтобы в нем могли жить и работать все сотрудники АРА. Во время Гражданской войны Рязанцевы бежали из Уфы на Дальний Восток, а после смерти родителей Елена Рязанцева вернулась в Уфу и устроилась в АРА переводчицей. Один из американцев, Саймон Бэрд, безнадежно влюбился в Елену, которая была, по рассказам, умна и жизнерадостна, и она долго играла с ним, но в конце концов ответила отказом на его мольбу выйти за него замуж. Сердце Бэрда было разбито, и несчастного американца пришлось отправить обратно в Москву.

В доме хорошо работало электричество и отапливались все комнаты, что было в диковинку. На окнах висели красивые шторы, на полу лежали турецкие ковры. Интерьер дополняли рояль и декоративные безделушки. Белл запросил в лондонском отделении АРА несколько пластинок для фонографа “Виктрола” — Allah's Holiday из бродвейской оперетты “Катинка”, The Greenwich Village Follies и свежие записи популярного саксофонного секстета из Канады The Six Brown Brothers.

Хотя АРА повезло с резиденцией, в Уфе было опасно. Уровень преступности был настолько высок, что, как отметил Белл, американцам “приходилось одеваться на манер Брета Гарта и носить с собой револьвер”. Военная служба во Франции была “летним курортом в сравнении с текущим заданием”. При работе с различными государственными органами мирные переговоры в Версале “казались пансионом для благородных девиц” [156] Walter Bell. File. HPLM. Letter dated 9 June 1922 to Colonel J. W Krueger. .

Полковник – Белл любил, чтобы его так называли, – едва успел поставить округ на ноги, как в ноябре подхватил тиф в поездке по республике. Его привезли в Уфу в бреду, и его состояние становилось все хуже. Возникали серьезные опасения, что он не выживет. Врач АРА, доктор Уолтер Дэвенпорт, прибыл в Уфу лечить Белла. Он велел сообщить семье умирающего в США, что конец близок. Но 9 декабря кризис миновал. Белл чудом выжил и начал выздоравливать. Остаток месяца он провел в постели – слабый и осунувшийся, с потухшим взглядом.

Илл. 26. Полковник Белл выздоравливает после перенесенного тифа в Уфе

К приезду Келли Белл уже был на ногах. Он присутствовал на небольшом торжестве, организованном американцами по случаю нового года, а также на более масштабном празднике, который 2 декабря 1922 года устроили для двух десятков русских. Келли счел этот вечер проверкой собственной стойкости. Хотя он не знал ни слова по-русски, он старался изъясняться по-английски, включая в свою речь обрывки немецкого и французского, и даже станцевал хиленький фокстрот с женой офицера-красноармейца. Он вздохнул с облегчением, когда около двух часов ночи торжество окончилось.

Следующий день стал для Келли первым рабочим. Белл познакомил его с коллегами, после чего Келли несколько часов читал корреспонденцию между Уфой и Москвой, чтобы понять, как идет операция. Старшим помощником Белла служил Пит Хофстра, а Келли занял должность начальника по снабжению округа, то есть фактически стал третьим человеком в местном отделении АРА. Вскоре Келли отметил непринужденность Белла, который управлял миссией в расслабленной манере, что обеспечивало ему популярность среди русских сотрудников миссии. Келли одобрял подход начальника, но считал, что сложности работы в российской реальности поразили бы воображение любого американца. “На одну дезинсекцию и оборудование канцелярии уходит невероятное количество терпения и времени, – писал он в своем отчете о работе в Уфе. – Чтобы получить столы, телефон, русские пишущие машинки, формуляры, печки и т. д., приходилось без конца вести переговоры с деморализованным правительством, которое неизменно давало один ответ: завтра. Вскоре мы поняли, что «завтра» в России – понятие расплывчатое и скорее означает «рано или поздно», чем «завтра» <���…> Ни один американец не смог бы работать среди мусора и неудобств, которые, казалось, не беспокоили представителей Советской России” [157] William J. Kelley Papers. HIA. Extracts from the Letters of William J. Kelley. P 13–14. . Его досаду усугубляли официальные часы работы – с 10 до 16, что примерно соответствовало световому дню. Никто из русских не работал после наступления темноты, и Келли этого не понимал и не мог с этим смириться, ведь он сам и остальные американцы каждый день сидели допоздна, обслуживая нужды операции.

4 января Келли сопровождал Белла и Рухса – их прибалтийского завхоза, который прекрасно говорил по-русски и по-немецки, но не знал ни слова по-английски, – при инспекционной проверке нескольких кухонь АРА. Он написал об этом Джейн: “На первой кухне я увидел карапуза, которого бросила мать. Он стоял у печки, протягивая ручонки, чтобы согреть их, и тихонько всхлипывал. Клянусь, ему было не больше двух с половиной лет. Когда я остановился возле него, он подошел ко мне и схватился за мое пальто. Русские дети редко подходят к американцам и обычно просто глазеют на нас, когда мы появляемся на кухне” [158] Ibid. .

Увиденное тронуло Келли, но его предупреждали, что нельзя позволять чувствам брать над собой верх. “Мы никогда не берем детей на руки и даже не гладим их по голове, опасаясь инфекции” [159] Ibid. . В то время шесть работников кухни болели тифом.

На следующей кухне работники выдавали детям их порцию на день: по сто граммов хлеба и тарелке кукурузной каши.

Когда мы пошли на кухню, тотчас воцарилась тишина, прямо как при входе директора в школьный класс. Я прошел вдоль длинной очереди из 200 детей, внимательно рассматривая каждого. Ни один не улыбнулся мне и не выказал никаких чувств. Ты и представить себе не можешь, какими безразличными стали эти дети – плачут очень и очень немногие из них. Они стоят в очереди за карточками, отходят от прилавка, садятся с тарелкой на лавку и съедают все до последней крошки, не издавая ни звука [160] Ibid. .

Келли признал, что беспризорники одеты в “грязные лохмотья”, но у многих из них “умные, открытые лица, которые не могут не взывать к нашим чувствам” [161] Ibid. .

Как и многие американцы, он отмечал любопытную пассивность русских людей. В статье для New York Evening Post он написал: