Дуглас Смит - Российская миссия. Забытая история о том, как Америка спасла Советский Союз от гибели

Отчасти проблема заключалась в недостатке надежной информации – поскольку ею, похоже, не обладал никто, точно оценить серьезность ситуации не представлялось возможным. В Баку министр сельского хозяйства описал гостям страдания, сходные с теми, что они видели во многих других местах. “Со всех сторон протягиваются руки, доносятся мольбы о еде, о зерне, об орудиях труда, об оборудовании, об одежде и, главное, о капиталистах”, – отметил Голдер [219] Ibid. .

Возвращаясь на север, они заметили, что в противоположном направлении по путям бредут беженцы. Большинство из них сами не знали, куда направляются. Некоторые говорили, что надеются найти еду на Кавказе, в Туркестане и даже в Персии, где хлеб должен быть дешев. Голдер не решился сказать отчаявшимся людям, что даже если они доберутся до Персии, их рубли там будут бесполезны. В основном беженцы выживали на “макухе” – липких отходах от производства подсолнечного масла. Одни просто ели жмых, другие смешивали его с мукой и древесной корой. На одной станции американцы встретили состав АРА, который вез кукурузу в Поволжье. Хорошо вооруженные солдаты, охраняющие состав, не подпускали к нему беженцев, время от времени пугая их предупредительными выстрелами.

Тем не менее некоторые залезали под вагоны, пробивали дырки в полу и воровали зерно. Один русский спросил Голдера, почему американцы помогают России. Услышав, что помощь обусловлена исключительно гуманитарными соображениями, он ответил: “Само собой, мы отплатим вам при первой возможности”. Голдер не мог представить такой возможности: ситуация казалась безнадежной, а глубокое отчаяние охватило всю страну. И все же, оказывая помощь, АРА играла важнейшую роль, поскольку дарила русским надежду. “Единственное, что дает этим людям смелость и силы, – писал Голдер, – это мысль о том, что им помогают иностранцы” [220] Ibid. .

Илл. 31. Русские солдаты охраняют продовольственный поезд

10 марта американцы приехали в Ростов-на-Дону. Голдеру претило смотреть на полки магазинов, полные лучших продуктов и предметов роскоши для “красных богачей”, ведь на улице толпились “истощенные люди, которые протягивали костлявые руки и умоляли Христа ради поделиться с ними хлебом” [221] Ibid. . Рынки здесь, как и в зоне голода, были полны продовольствия, но цены были так высоки, что почти никто не мог ничего купить. “В сегодняшней России достаточно еды у трех классов – воров, взяточников и спекулянтов, – и обычно они работают вместе” [222] Ibid. . У Голдера разрывалось сердце:

Некоторые регионы России возвращаются не просто к примитивному, но к животному состоянию <���…> Днем люди дерутся с собаками за мусорные кучи или бандами совершают налеты на продовольственные рынки, а ночью рыскают в поисках добычи, как звери. В любом большом городе вечером опасно выходить в одиночку на улицу после определенного часа <���…> Наблюдая такие сцены, образованные и умные русские всеми силами борются с судьбой, которая настигнет их, если помощь не придет извне, а надежды на это мало. Они похожи на гостей, которые оказались ночью в горящем отеле и бегают из стороны в сторону, пытаясь найти несуществующий выход. Советская власть не выпустит их, а иностранные государства не впустят, поэтому им приходится лишаться рассудка и умирать. История знает немного таких трагедий, как в России [223] 1 Ibid. .

первую неделю февраля Келли, вернувшись из Сибири, снова работал в Уфе, хотя управлять целым округом в одиночку было невероятно сложно. Хофстра болел и был прикован к постели, а Белл и Эльперин отправились с инспекцией в Стерлитамак, столицу Башкирской республики, расположенную в 130 километрах к югу от Уфы на реке Белая. В отсутствие Эльперина в уфимском отделении по-английски говорил лишь один русский сотрудник, мистер Уилл иг, без которого Келли был бесполезен. “Я и двух слов по-русски не прочитаю”, – смущенно признавался он. Ситуация была бы напряженной даже в обычных обстоятельствах, но Келли только что узнал, что вскоре они должны получить 12 тысяч тонн кукурузы, которые прибудут по железной дороге с Черного моря. Кроме того, ему не дали никаких указаний относительно того, как предполагается осуществлять хранение, транспортировку и развоз этого зерна.

Хофстра вскоре поправился, а также в Уфу вернулся Гарольд Бленди, еще один сотрудник уфимского отделения, который только что совершил поездку по губернии. Бленди вырос в Нью-Йорке, в семье уважаемого адвоката. Он окончил Йельский университет, во время войны записался добровольцем в британский Королевский летный корпус, а после остался в Англии, окунулся в ночную жизнь Лондона и принялся копить долги с такой скоростью, что более не успевал по ним платить. Очевидно, необходимость скрыться от кредиторов привела Бленди в АРА, а затем – в Россию. Сотрудники московского отделения не прониклись к нему симпатией и вскоре заметили, что ему сложно устоять перед искушениями большого города, а потому решили избавиться от нерадивого коллеги и отправили его в Уфу, полагая, что он вряд ли сможет навлечь на себя неприятности в предгорьях Урала. Они ошибались.

Бленди любил поспать и приходил на работу поздно, гораздо позже Келли и остальных. Он часто жаловался на плохое самочувствие и утверждал, что не может работать. Один русский сотрудник и вовсе назвал его “мертвым грузом”. Ходили слухи, что он, испытывая слабость к русским женщинам, платил продовольствием за секс. Келли терпеть не мог Бленди и не пытался этого скрыть: “Настала трудная пора, – написал он Джейн 19 февраля. – У меня в голове крутится тысяча мыслей о важных делах. Белл в отъезде, а от Бленди никакого толку. Работать приходится вдвоем с Хофстрой”.

Одна из главных претензий Келли к Бленди была связана с чрезмерной эмоциональностью последнего. Однажды февральским вечером Бленди чуть ли не в истерике позвонил Келли с вокзала. Сказав, что шестерых детей собираются отправить в четырехдневную поездку, не снабдив пайками, он слезно попросил предоставить им любые излишки продовольствия, имеющиеся в наличии. Келли нашел три буханки хлеба и печенье, но подобные поступки казались ему нерациональными: “Суматошные подачки при виде любого печального зрелища кажутся жалкими в своей ничтожности. Уверен, бедняга Бленди доволен, ведь он считает, что сделал доброе дело, но подобные инциденты ввергают меня в уныние. На мой взгляд, в таких случаях еда одного голодающего ребенка просто передается другому” [224] William J. Kelley Papers/HIA. Extracts from the Letters of William J. Kelley P 33–34. .