Дуглас Смит - Российская миссия. Забытая история о том, как Америка спасла Советский Союз от гибели

Особенно печальной была история Сони Бобринской. Ее отца не раз арестовывали и держали в московской тюрьме ГПУ. Она часто навещала его, передавая ему письма и немного еды. Однажды ГПУ вызвало ее, когда она была на работе. Она сказала Флемингу, что ей срочно нужно уйти, и объяснила, что не знает, когда вернется. Нетрудно представить, как страшно ей было идти в тайную полицию. Ее отец не выжил – он в тот же год умер в тюрьме.

Американцы помогали русским подняться со дна, и русские были им благодарны. Их восхищала американская культура, особенно джаз и фокстрот. Они были молоды и хотели радоваться жизни, проявлять легкомыслие и творить глупости, и потому они отрицали скучное пуританство официальной коммунистической культуры, которая считала веселье буржуазным. Русские и американцы танцевали всю ночь напролет, заводя на граммофонах последние американские пластинки, а затем катались по пустым улицам на автомобилях АРА, пока солнце вставало над Москвой. Американцы увлекались необычными “мадам Баттерфляй”, как называли этих аристократок, и часто их чувства оказывались взаимны. Почти каждый десятый сотрудник АРА женился на русской – Голдер даже прозвал этих женщин “женами голода”. В 1923 году Александра Бобринская вышла замуж за начальника АРА Филипа Болдуина и вскоре уехала из России, чтобы поселиться с его матерью в Италии. Ее младшая сестра Соня в 1924 году вышла замуж за англичанина Реджинальда Уиттера, после чего они тоже покинули Россию. Не все союзы оказались счастливыми. Одна русская женщина из АРА уехала из России с англичанином, но затем узнала, что он не собирался жениться на ней, а взял ее в любовницы. Опустошенная его предательством, она покончила с собой.

Оставшиеся в России также страдали. В 1924 году тайная полиция арестовала нескольких “бывших людей”, работавших в АРА, по “делу фокстротистов” и выслала из столицы, признав “нежелательными элементами”. В глазах властей их прошлые связи с американцами служили неопровержимым свидетельством их контрреволюционных, антисоветских настроений.

“Я должен снова отметить, как мне здесь нравится, – написал Флеминг родителям 18 октября. – Мне даже страшно чувствовать себя так хорошо” [369] Harold М. Fleming Papers/NYPL. Letters of 18, 22 October, 3, 15 November, 27 December 1922; Harold M. Fleming Papers/HIA. Box 1. Part 1. Letters of 10 November, 3,5, 7 December 1922. . Он настаивал, что дело не в избытке кофе и алкоголя, а в самой работе, которая казалась ему интересной и важной. Он четко понимал историческое значение миссии, в которой участвовал. Российская миссия, хвастался он, была “крупнейшей операцией по борьбе с голодом в истории человечества, на исключая работу Иосифа, и мы занимаемся ею бесплатно, в то время как Иосиф оставил целый народ в долгу у короны” [370] Ibid; имеется в виду библейская история об Иосифе, который, будучи советником фараона, разработал план, чтобы запасти зерно на грядущие семь лет голода в Египте, и таким образом помог спасти людей от катастрофы. . Изучая последние данные о видах на урожай, он не сомневался, что в грядущем году страну снова ждет голод и помощь потребуется 8 миллионам человек. Дел было еще много.

Московская социальная жизнь давала Флемингу не меньший толчок, чем напряженная работа. Полина снова попала в больницу, где ей удалили почку и аппендикс. Операция обоих напугала, но Полина перенесла ее хорошо, и Флемингу пришлось признать, что ему нравится ее навещать: в своем сером больничном халате она казалась ужасно хорошенькой и сидела, прижавшись носом к стеклу, пока Флеминг не появлялся на тротуаре с цветами в руке. К ноябрю он стал задумываться о браке.

Но были и другие отвлекающие факторы. В компании приятелей по АРА Флеминг часто посещал оперу и балет и заглядывал в многочисленные кафе и клубы Москвы. Они играли в “железку” и “фараон”, до поздней ночи пили пиво и водку, а затем, набравшись, садились в дрожки, чтобы доехать до Синего дома. Флеминг стал встречаться с певицей из кабаре и еще одной женщиной, которую называл “дамой воскресного вечера” [371] Ibid. . Хотя он держал эти связи в тайне от Полины, она, похоже, прекрасно знала о его похождениях. Оскорбленная, она отдалилась от Флеминга, и он попытался наладить отношения. Они вместе встретили Рождество, но праздник получился невеселым: накануне Флемингу сообщили, что в новом году его переведут из Москвы на работу в губернии. Полина была опечалена. Флеминг не знал, что и чувствовать, но искренне беспокоился о ее будущем. “Не знаю, что станется дальше с Полиной”, – написал он родителям в декабре [372] Ibid. .

Российская идиллия Чайлдса разрушилась в первую неделю декабря [373] Childs J. R. Black Lebeda. Р. 183; J. Rives Childs File. HPLM. letter of 2 December 1922; Patenaude B. Op. cit. P. 681; Макаров В. Г., Христофоров В. С. Указ. соч. C. 84. .

С самого приезда в Казань он часто посещал городские базары, где покупал антиквариат, меха и всевозможные предметы коллекционирования царских времен. Он составил прекрасную коллекцию, в которую вошли более двух тысяч редких монет, и особенно гордился ею. Часть купленного он весной отвез на хранение в Берлин, а другие предметы регулярно высылал из страны с корреспонденцией АРА. Все это делалось нелегально, в явное нарушение условий Рижского договора о вывозе российских ценностей. Чайлдс не попадался на контрабанде до 1 декабря, когда советские власти, решив проверить давно ходившие слухи о нелегальных грузах АРА, потребовали открыть мешок с корреспонденцией на московской таможне, прежде чем курьер отправился в Ригу. Сотрудникам АРА разрешили присутствовать при досмотре. Как и предполагали советские власти, внутри оказалась контрабанда: золотые и серебряные предметы, бриллианты, меха, ковры, картины, гобелены. Также были обнаружены десятки инкрустированных драгоценными камнями золотых табакерок XVIII века, принадлежавших теще Чайлдса.

Чайлдс в это время был в Москве. На следующее утро Хэскелл вызвал его и потребовал объяснений. Испугавшись, Чайлдс солгал начальнику и сказал, что понятия не имел, что лежит в посылке, которую мать Георгины попросила переслать одному господину из Лондона. Впоследствии в своих мемуарах Чайлдс признал, что понимал, что делает, и посетовал, что не принял во внимание приснившийся ему за несколько дней до разоблачения сон, в котором власти нашли и реквизировали коллекцию Матильды. Все до последнего предмета было конфисковано и никогда не возвращено владельцам. В свете скандала Чайлдс вынужден был подать в отставку. Он был не единственным. Обвинения также коснулись Варена, Ван Арсдейла Тернера и Эрла Доджа, которые работали в московском Синем доме. Всем им пришлось уволиться.