Клаудио Ингерфлом - Аз есмь царь. История самозванства в России

Зачастую отождествление себя с монархом происходило, когда кто-нибудь старался выделиться из общей массы. Люди назывались царем или близким к нему человеком, когда стремились отстоять свои права, привилегии, полномочия, будто все это – монополия царя. Нет никакой необходимости называть имя конкретного монарха. Мечты о справедливости выражались не словами «Если б я был судьей…» или «Если б я был палачом…», но словами «Если б я был царем…». С другой стороны, любого, кто был в состоянии оказывать покровительство, имел возможность помогать, защищать или наказывать, могли окрестить «государем».

Подобная языковая стратегия отражает практику повседневного использования одного из аспектов идеологии монархической власти в России, оппозицию «Сам – остальные», «царь – холопы». По словам одного московита, приведенным в источниках, перед лицом государя все подданные равны, ни один не стоит выше другого. Впрочем, эта максима была справедлива не во всех случаях: широкое распространение элементов титулатуры отражало и иную реальность – воспроизведение в народной среде вертикальных отношений «хозяин – раб». Поэтому власть была затронута мистификациями на самых разных уровнях: появились, например, лжевоеводы. Не таило ли это опасность обесценивания понятий «царь» и «государь», которые, распространяясь все шире, присваивались столькими лицами? Тем более что среди произносивших непригожие речи были и такие, кто от разговоров (когда человек похвалялся родством с царем или каким-нибудь местным царьком) переходил к делу, пытаясь реализовать свои амбиции.

Одним из первых действий Михаила Романова была попытка покончить с лжецаревичами. С этой целью он приказал прилюдно повесить четырехлетнего Ивана Ворёнка, сына вдовы Лжедмитрия I Марины Мнишек. Она могла считаться законной царицей, поскольку была помазана на царство вместе с мужем. Проведя несколько лет в походах и скитаниях по центральной России, она была схвачена и окончила жизнь в тюрьме. Юному пленнику объявил войну сам патриарх. Неожиданным историческим отголоском той казни три века спустя стало убийство последнего русского императора и его детей, которым сопровождалось падение Романовых. Мотивы в обоих случаях были схожи: победители не желали допустить появление претендентов на власть, которые искали бы источник легитимности в прошлом, действуя самостоятельно либо становясь марионетками в чужих руках. Романовы закончили как и начинали, только роли палачей и жертв сменились на противоположные.

Успех Лжедмитрия вдохновил и других авантюристов. Уже в период между восшествием на престол Лжедмитрия I (1605) и избранием на царство Михаила Романова (1613) успели объявиться два десятка лжецаревичей. Наиболее эффективным способом было наследование успеха погибшего, но снискавшего славу лжецаревича. По такому сценарию развивались события в случае со вторым Лжедмитрием, а после его убийства в 1610 году – и с третьим (Исидором, или Сидоркой), который дал о себе знать в марте 1611 года и удерживал власть в Пскове до мая 1612-го. В том же году в Астрахани объявился четвертый Лжедмитрий. Волна распространялась так быстро, что даже Лжедмитрий II негодовал по поводу появления в Московии целого «сонма царевичей» вроде «сыновей» царя Федора Иоанновича Недвядки и Федьки. Один из самых значительных мятежей того периода разразился в 1606 году в Астрахани, где одновременно объявились три царевича: Август, Осиновик и Лавр. Август с 1607 по 1608 год сохранял в своих руках определенную власть; он безуспешно пытался двинуться к Москве на соединение с «царем Дмитрием», который, по слухам, был еще жив.

Слухи делали свое дело даже в отсутствии лжецаревича. В конце мая 1607 года жители Царицына, уверенные, что царь Дмитрий жив и здоров, взбунтовались против Василия Шуйского. В 1609 году в Литве распространился слух, будто бы царь Федор, сын Бориса Годунова, не умер, но бежал к германскому императору. В 1620–30‐х годах люди в частных беседах нередко признавались в верности Дмитрию, подчеркивая таким образом свою оппозицию правящему монарху. Образ Дмитрия продолжал жить и в 1646 году. В 1654 году за него принимали украинского гетмана Богдана Хмельницкого. В 1690‐м некий Ивашка называл себя сыном Ивана Грозного. На допросе он объяснял свой шаг голосами извне и надеждой на поддержку казаков.

В 1671 году был арестован некий Иван Клеопин. Он поведал, что еще ребенком был привезен из Москвы в Новгород, где его усыновил и окрестил некто Алексей Клеопин. Приемный отец звал его «царевич Ивашка», но он уверял, что на самом деле он царевич Алексей, сын правившего тогда царя Алексея Михайловича. У ворот Теребовской церкви в предместье Новгорода он сообщил нескольким родовитым горожанам, что собирается просить польского короля признать его и собрать для него войско, чтобы его венчали на царство в Новгороде. Собеседники не восприняли его слова всерьез: один даже принялся насмехаться над ним, называя «царем», что и стало причиной доноса. На допросах родственники несчастного, священник его прихода и знатные горожане, к которым он обратился со своей речью, показали, что Иван Клеопин в шесть лет повредился рассудком. Он пытался зарубить саблей родителей, ранил брата, хотел изнасиловать мать и порезал себя ножом; ему случалось рвать на себе одежду и бросаться в огонь. Два раза он был допрошен с пристрастием, но, несмотря на пытки, не сознался ни в чем, что хоть отдаленно напоминало бы заговор. Клеопин был официально объявлен сумасшедшим – и тем не менее повешен.

В 1673 году у казаков объявился царевич Симеон, чье имя отсылает к одному из умерших сыновей царя Алексея Михайловича. Этот лжецаревич, 22-летний Иван Воробьев, рассказывал, что якобы еще ребенком, при дворе отца, выказывал ненависть к боярам, за что те решили его извести. Человек, который должен был дать ему яд, сжалившись, убил вместо него другого ребенка. Сообщники «царевича» утверждали, что видели на его плече родимые пятна пурпурного цвета в форме царской короны, двуглавого орла и месяца со звездой. После ареста нескольких приближенных Воробьева, казакам пришлось пойти на уступки эмиссарам из Москвы: священник и ряд казачьих офицерских чинов осмотрели «царевича». Они обнаружили у него между лопаток восемь белых родовых пятен. Чтобы не ухудшать ситуацию, царский двор согласился на переговоры. Царь принял казачью делегацию, вручившую ему письмо от «сына». Таким образом, удалось в обход бояр, якобы изменивших царю, лично встретиться с последним, и отказ признать лжецаревича на этот раз исходил непосредственно от монарха. Доставленный в Москву казаками, юноша был четвертован.