Клаудио Ингерфлом - Аз есмь царь. История самозванства в России

«Всешутейший и всепьянейший собор». Не успели Нарышкины совершить переворот, отстранив от власти Софью, как Петр освободился от их опеки, поспешив поставить себя вне кланов и фракций, которые привели его к власти. Он был первым из русских монархов, кто в мирное время выезжал за пределы империи, иногда надолго, что стало причиной упорных слухов: он-де не русский, а швед, немец и т. п. Ему оставалось только внушить окружающим мысль, что он может преодолеть какие бы то ни было пределы, становясь выше любого из людей. В конце 1691 года, девятнадцати лет от роду, он принял решение, которое окажется в этом смысле решающим: учредил Всешутейший и всепьянейший собор, именовавшийся также «сумасброднейшим, глупейшим и пьянейшим собранием». Собор просуществовал вплоть до смерти императора (1725). Среди прочих функций он служил пародией на соборы Православной церкви, являя контраст их пафосной атмосфере. Петр написал устав собора, составил список членов. Их обязательное присутствие на всех церемониях собора приравнивалось к службе дворянства царю. Освободить от участия в них могло только личное разрешение монарха. Появление на этих сборищах было необходимым доказательством верности царю и готовности стать послушным материалом в его руках. И напротив, отсутствие на них без санкции Петра влекло наказание. Дело порой доходило до трагедий: так, боярыня Олсуфьева, будучи на сносях и не вымолив разрешения пропустить очередную оргию, разродилась после нее мертвым ребенком. Говорят, что на следующий день, велев заспиртовать мертвое тельце, она прислала его ко двору.

Стоявшие во главе собора мужчины и женщины носили звания царей, цезарей, князей, пап, патриархов, митрополитов, игумений, дьяконов, епископов, пономарей, попов и других церковников и нередко были облачены в соответствующие их статусу одеяния. Некоторые из них играли первые роли и в управлении страной, как, например, Федор Ромодановский, наставник и личный секретарь царя Никита Зотов, министр иностранных дел и первый в России генерал-фельдмаршал Федор Головин, первый канцлер Российской империи Гавриил Головкин, адмирал Иван Головин. В деятельности собора участвовали почти все придворные, высокопоставленные чиновники и российские дипломаты, остававшиеся в Москве. Между его членами устраивались шутовские, но в то же время вполне реальные свадьбы, попойки во славу Бахуса, продолжавшиеся несколько дней, шутовское рукоположение в духовный сан – в общем, целый ряд актов, воспринимавшихся традиционными кругами как святотатство. Поначалу собрания проводились в Преображенской резиденции, но впоследствии сценой для этих представлений становились петербургские дворцы, да и просто улицы города. Иногда деятельность собора была скрыта от посторонних глаз. Однако благодаря поведению царя и его двора, а также шутовским обрядам, которые из помещений выплескивались на улицу, влияние шутовского собора значительно шире близкого круга Петра. Следствием такой вездесущности собора стало учреждение своего рода параллельного царства, которое было шутовским лишь внешне. Эрнест Зицер нашел ему удачную формулировку, назвав его царством преображения. Его пародийная форма освободила Петра от необходимости идти на компромиссы, так он мог доводить свою волю до сведения подданных и легче достигать поставленных целей.

По-видимому, главной задачей Петра было сформировать новый двор – верных слуг и проводников его реформ, всецело убежденных в том, что царская харизма дарована ему непосредственно Богом. Вера в такую связь между Петром и Богом была важнее приверженности реформам. Это объясняет, почему среди членов совета находились сторонники традиционного уклада, как, например, отец и сын Ромодановские, остававшиеся, впрочем, самыми верными сподвижниками Петра. То, что мы называем сегодня политической лояльностью, в то время было вопросом веры. И это Петр считал необходимым условием близости подданного.

Во время новогодних празднеств, проходивших с 27 декабря 1691 по 1 января 1692 года в селе Преображенском, Петр избрал и приказал рукоположить в соответствии с придуманной им самим процедурой патриарха Всешутейшего и всепьянейшего собора, который был только что им учрежден. Закончилась эта церемония, пародировавшая официальный обряд, тем, что новым духовным поводырем (и одновременно шутом) стал престарелый боярин Матвей Филимонович Нарышкин, добрейший человек и большой гуляка, который должен был впредь зваться «патриархом» Милаком, избранным и рукоположенным в ходе пьяной оргии, в присутствии иностранцев неправославного вероисповедания, что выглядело вдвойне кощунственно. Матвей Нарышкин представлял старшее поколение известной семьи. В этом качестве он мог бы играть роль духовного отца юного царя. Петр не мыслил институт Церкви вне подчинения монарху. Вступая в шутовской альянс со старейшим представителем рода Нарышкиных, жалуя ему титул, который был столь же комичен и никчемен в царстве преображения, сколь почетен и значим в реальной Церкви, возглавляемой патриархом Адрианом, Петр также давал понять, что не намерен механически переносить иерархические отношения своей семьи в правительственную сферу. Наметилась новая линия раздела, граница, прошедшая в том числе и через его собственную семью. По одну ее сторону очутились те, кто, руководствуясь интересами семьи или личными амбициями, способствовал восхождению Петра на престол. По другую – те, кто, поверив в его харизму и приняв проводимую им политику, образовал круг его сподвижников, на которых он мог опереться в своих действиях.

Судя по свидетельствам современников, люди улавливали и вполне серьезно рассматривали связь между деятельностью собора и политическими событиями. С самого начала речь шла не столько о границах, пусть и расплывчатых, между царством преображения и правительством Российской империи, а скорее о мостках, перекинутых от одного царства к другому.

Кенозис. Чтобы утвердить свою сакральность, Петр обращался примерно к тем же формам переворачивания знаков, что и Иван Грозный, и делал это примерно по тем же причинам. Для участия в «потешных боях» он выбрал себе скромный чин капитана. Однако именно он, проявив личное мужество, показал себя истинным героем: во время вражеской атаки спас его высочество князя Ромодановского, не дав обезглавить Преображенский полк. Посыл был ясен: первенство Петра не соотносилось с его официальным местом в земной иерархии. Петр был царем, потому что обладал харизмой, даром, ниспосланным свыше. Это не было единичным случаем. Возвращаясь в Москву из победоносного Азовского похода в 1696 году, Петр, вместо того чтобы идти во главе войска, смиренно шествовал в составе Морского полка. Подобный образ выворачивал норму наизнанку и, несмотря на военный фон, был христологичен. В глазах окружающих Петр отринул внешние признаки своего достоинства и снизошел к народу, чтобы построить новую Россию, спасти свой народ и свою страну. Самоуничижение только подчеркивало его статус Избранного.