Клаудио Ингерфлом - Аз есмь царь. История самозванства в России

На военном поприще можно было добиться чинов, которые давали право на кое-какие привилегии – дефицитные продукты, приоритет при получении квартиры, покупку машины вне очереди… В 1943 году, в разгар Великой Отечественной войны, президиум Верховного совета выпустил указ, предусматривавший трехлетний тюремный срок за незаконное ношение орденов. В 1985 году вполне подлинный ветеран Отечественной войны, у которого украли наградные листы, написал письмо в газету, прося «не принимать его за самозванца», пока Минобороны еще не выдало ему копию документов. Движение ширилось: некий «герой войны, летчик-ас» на деле оказался уголовником; вслед за ним разоблачили другого «героя» – коллаборациониста и полицая, работавшего на немецких оккупантов; наконец, Афганская война тоже породила лжеветеранов, имевших право на определенные льготы. В сентябре 1958 года Рафаил Ефимович Мильман (он же Романовский), тридцатидевятилетний уроженец Одессы, провел несколько литературных вечеров в нескольких минских гарнизонах и школах в качестве участника Государственного эстрадного ансамбля Белорусской ССР. Его представили как «артиста и писателя», но поскольку он был также «бывшим советским разведчиком», то охотно рассказывал, как во время войны ходил за линию фронта, выполняя задания на территории, оккупированной врагом. Чуть ранее, в июне 1957-го, Мильман заключил контракт с государственным издательством Украины (затем еще один контракт с министерством образования Литовской ССР) на книгу о жизни советских руководителей центрального и регионального уровней и о председателях колхозов, славных строителях социализма. Чиновники, у которых он бывал, предоставляли в его распоряжение служебные машины, машинисток, стенографисток… Кроме того, к нему в карман перетекали огромные деньги, так как он, ссылаясь на свои связи в Москве, вызвался поставлять грузовики для предприятий, которые особенно остро в них нуждались, и легковые машины для богатых провинциалов, которые мечтали их заполучить. Благодаря знакомствам в «Правде» Мильману удалось устроиться в кремлевскую канцелярию и назначать встречи с важными шишками, которые не посмели бы ему отказать, зная, что им звонят из Кремля. Опьяненный успехом, он совершил грубую ошибку: не забрал партбилет из ресторана, где оставил его в залог, не оплатив счет за обед… Он был исключен из партии. МВД начало собирать на него материал, объединив все его аферы в одно дело, и Мильман был арестован.

В циркуляре ЦК КПСС за август 1935 года о «проверке партийных документов» упоминалось тридцать шесть случаев подлога. Самый колоритный эпизод – история человека, никогда не состоявшего в партии, но умудрившегося не только с успехом выдавать себя за ее члена, но утверждать, что он вступил в нее в 1917 году, занимать высокие должности вроде директора школы и сотрудника Свердловского университета. Ему удалось даже стать кандидатом в члены ЦК Компартии Азербайджана.

Выработанное сначала властью, а затем поддержанное академической средой и научно-популярной литературой традиционное объяснение причин, по которым люди веками благосклонно воспринимали самозванцев, сводится к признанию неспособности людей мыслить. Вопросом, вынесенным в заголовок этой главы, мы сразу же заявляем о неприятии этого эволюционистского подхода и о намерении найти мысль, которой руководствовались люди в своем отношении к самозванству. Ответ на поставленный вопрос строится, как и вся книга, в сочетании эмпирики и критики традиционных взглядов.

«Народная глупость». «Игра рабов» начала XVII века, переросшая в 1670 году в восстание, которое доставило много неприятностей царю, была возможна якобы только потому, что простонародье (или «черные люди», как их называли на Руси) «не умело думать» и готово было «принять за чистую монету» слова их атамана Разина о потаенном царевиче. Обойдем стороной два века, в течение которых бесконечно повторялись те же суждения о «глупом» народе, и обратимся к последней трети XIX века, когда дворянство говорило по-французски порой лучше, чем по-русски, а в университетах преподавали немецкие профессора. Вот что писал в своем отчете о состоянии раскола в Нижегородской губернии чиновник министерства внутренних дел, писатель и любитель этнологии П. И. Мельников-Печерский: «Преданность царскому роду, легковерие при распространении несодеянных слухов и, быть может, темные исторические воспоминания <���…> породили в народе веру в самозванцев <���…>. Вообще, при появлении самозванца народ наш как будто потеряет всякое соображение <���…>. Рассказы до такой степени нелепы и даже противоестественные, что нельзя не признать их бредом сумасшедших людей , но русский народ верит всякой подобной сказке, и чем нелепее она, тем больше дается ей веры». Поразительная протяженность в два века, которая отделяет Алексея Михайловича, жаловавшегося на неумение русских людей думать, и чиновника-интеллектуала, отказывавшего своему народу в той же способности. Мельников «деварвизировал дикаря» 9 9 Некий И. Сабуров, пензенский помещик, в письме в Петербург от 4 апреля 1861 года, адресованном А. Сабурову, характеризует как «дикое остервенение» недовольство крестьян условиями освобождения от крепостного права и несколько далее повторяет: «Народ дикий». , уподобляя его себе, то есть лишал народ свойственных ему категорий мышления и наделял своими, чтобы в итоге заключить, что народ ими не владеет, и тем самым доказать его глупость. Народ «несет бред», утрачивает «всякое соображение». Что делать с таким народом? Ответ на этот вопрос содержится в анонимном письме какого-то самарского помещика от 17 июля 1861 года, которое я нашел в архиве. Оно написано по-французски, но слова, приписываемые крестьянам, приведены на русском, что усиливает и подчеркивает дистанцию между цивилизацией и варварством: «Ты не представляешь, до какой степени тупы наши крестьяне! Сначала мы обращались с ними как настоящие отцы-помещики , заботясь о соблюдении их интересов даже в ущерб нашим собственным <���…>, но эти тупицы отчасти по недоверию, отчасти же и даже больше по полному онемению их умственных способностей постоянно отклоняли все наши предложения . Уставная грамота уже нами составлена, остается только подписать ее после сходки . Если они и дальше станут упрямиться («Воля милости вашей, мы люди темные, грамот не знаем и взять в толк не можем»), придется ехать в Самару и просить у властей средств поубедительней (то есть солдат. – К. И .), чтобы они наконец решились высказаться. <���…> Пусть власти примут меры».