Джульет Баркер - Азенкур: Генрих V и битва которая прославила Англию

О решимости и дисциплине французов говорит тот факт, что они преодолели эти трудности и столкнулись с вражескими рядами в такой массе и количестве, что англичане были отброшены на шесть или двенадцать футов назад от этого удара. При виде этого капеллан и "духовные ополченцы", находившиеся в обозе, "пали ниц в молитве перед великим Божьим ковчегом милосердия, громко взывая в горечи духа, чтобы Бог вспомнил о нас и короне Англии и по милости Своей высшей щедрости избавил нас от этой железной печи и ужасной смерти, которая нам угрожает". [562]

Несмотря на превосходство французов в численности (и несмотря на удручающие стенания испуганного духовенства позади них), тонкая шеренга английских латников чудом не сломилась под этим натиском. Они не только выстояли, но и быстро восстановили строй и начали снова продвигаться вперед, чтобы вернуть утраченные позиции. В то время как они сходились с врагом в ожесточенном рукопашном бою, лучники непрерывно выпускали стрелы, которые в этих стесненных условиях были еще более смертоносными, чем раньше, пробивая забрала и прорезая стальные пластины, как будто они были сделаны из ткани. Когда стрелы кончились — что произошло довольно быстро, — лучники отбросили свои луки и взялись за мечи, кинжалы и свинцовые молоты, которыми они забивали колья. Выбежав из-за баррикады, они атаковали со всей яростью людей, знающих, что пощады им не видать. Сбивая латников своими молотами, они вонзали свои мечи и кинжалы в забрала павших. [563]

Сражение достигло своего апогея. Капеллан мог только удивляться преображению англичан. "Ибо Всемогущий и Милосердный Бог, как только линии бойцов сошлись и начался бой, увеличил силы наших людей, которые из-за недостатка пищи ослабли и истощились, отнял у них страх и дал им бесстрашные сердца. И, как казалось нашим старикам, никогда еще англичане не обрушивались на своих врагов более смело и бесстрашно или с лучшей волей". Положение было настолько отчаянным, что не было времени брать пленных: каждый французский латник, "без различия лиц", был зарублен на месте. [564]

И они падали сотнями, сраженные не только английским оружием, но и собственной численностью. Их ряды были настолько плотными, а люди так теснились со всех сторон, что им было трудно эффективно владеть своим оружием. Хуже того, когда те, кто находился в первых рядах, отступали перед английской ратью, они сталкивались с теми, кто стоял позади них и пытался вступить в бой с врагом. Этих людей тоже давили вперед, стоящие позади них и не видевшие, что происходит впереди. Давление, вызванное движением вперед многих тысяч людей, было настолько велико, что те, кто находился на передовой, оказавшись между наступающими своими и неподвижным врагом, были просто ошеломлены, опрокинуты и затоптаны. В хаосе и неразберихе живые падали среди мертвых. Перед штандартами, указывающими на присутствие Генриха V, герцога Йоркского и лорда Камойса, на которых была направлена французская атака, начали скапливаться огромные груды тел. Многие раненые и те, кто просто потерял опору в давке, задохнулись под тяжестью своих соотечественников или, не сумев снять шлемы, утонули в грязи. Потрепанные лучники бегали туда-сюда, нанося удары по упавшим и беспомощным. Другие, вооружившись оружием павших, присоединялись к своим латникам, взбираясь на кучи убитых, чтобы расправиться с полчищами французов внизу, которые продолжали неумолимо продвигаться в пасть смерти. [565]

У англичан тоже не все было хорошо. Если бы латники не оправились так быстро после первой атаки и не удержали свою линию, английская позиция немедленно рухнула бы, что привело бы к катастрофическим последствиям. И еще некоторое время после этого существовала реальная опасность, что французы одолеют их численностью. Были отчаянные моменты и в рукопашном бою. Каждый французский латник, достойный своей чести, хотел нанести удар королю Англии, и, следуя великой рыцарской традиции, группа из восемнадцати бургундских рыцарей из отряда Жана, мессира де Круа, перед битвой объединилась в импровизированное братство и поклялась снять корону — с ее провокационной гербовой лилией — с головы короля или умереть в попытке сделать это. "Так они и сделали", — весело доложил Лефевр, — все восемнадцать человек, до единого, были убиты (как и мессир де Круа и два его сына), не раньше, чем один из них подобрался достаточно близко к Генриху, чтобы сорвать одну из лилий с его короны. [566]В ходе того же инцидента, возможно, брат Генриха Хамфри, герцог Глостерский, был ранен ударом меча в пах и упал к ногам брата. Заботясь о его безопасности, король встал над ним и отбивался от нападавших до тех пор, пока его брата не смогли вынести из толпы. [567]

В течение трех долгих часов продолжалась бойня: англичане рубили и кололи, пробивая себе путь через авангард и основную часть французской армии. В конце этого периода цвет французского рыцарства лежал мертвым на поле боя. Орифламма, священное знамя Франции, вокруг которого они сплотились, также была потеряно в битве, вероятно, растоптанная ногами, когда его носитель упал; она так и не была восстановлена. Теперь англичане чувствовали себя достаточно уверенно, чтобы начать обыскивать горы убитых и раненых, чтобы взять пленных с целью выкупа. Таким образом, некоторые аристократы Франции попали в руки простых англичан, которых они так глупо презирали. Герцог Бурбонский был захвачен Ральфом Фауном, оруженосцем из отряда сэра Ральфа Ширли, а маршал Бусико — скромным эсквайром по имени Уильям Вольф. Артур, граф Ришмон, брат герцога Бретани и младший сын мачехи Генриха V, был найден живым, с незначительными ранами, под трупами двух или трех рыцарей; их кровь настолько залила его сюрко, что его герб был едва различим. Карл Орлеанский был найден английскими лучниками при аналогичных обстоятельствах. [568]

В этот момент, когда победа казалась одержанной, а англичане были озабочены тем, чтобы взять как можно больше пленных, раздался крик, что французы сплотились и собираются начать новую атаку. В этой кризисной ситуации Генрих отдал единственный возможный приказ. Его люди были физически и эмоционально истощены после трехчасового напряженного боя и им предстояло столкнуться с атакой неизвестного количества свежих войск. Среди английской армии было большое количество врагов, которые, хотя и были пленными, могли не остаться безучастными и нейтральными во время возобновления сражения. Поэтому он приказал своим людям убить всех, кроме самых знатных пленных, "чтобы они не навлекли на нас беды в последующем бою", как объяснил капеллан. [569]

С гуманной точки зрения, решение Генриха было неоправданным: приказ убивать раненых и безоружных пленников нарушал все принципы приличия и христианской морали. С рыцарской точки зрения, оно также было предосудительным. "Убивать того, кто сдается, противоречит праву и благородству", — писала несколькими годами ранее Кристина Пизанская. Правила ведения войны гласили, что к сдавшемуся человеку следует относиться милосердно, "то есть пощадить его жизнь, и, что еще важнее, хозяин [то есть пленитель] обязан защищать своего пленника от любого, кто хочет причинить ему вред". При таком прочтении не только король, но и люди, которым сдались пленники, нарушили свои рыцарские обязательства. Однако с военной точки зрения решение Генриха было полностью оправданным. Безопасность его собственных людей была для него главным приоритетом. Даже Кристина Пизанская признавала, что принц имеет право казнить захваченного и переданного ему противника, если он убежден, что ему самому и его людям будет причинен большой вред, если он позволит ему выйти на свободу. [570]С пленных могли снять шлемы при захвате, и они были безоружны, но поле боя было усеяно доспехами и оружием павших, и французам не потребовалось бы много изобретательности или энергии, чтобы перевооружиться, пока их пленители были заняты отражением повторной атаки. А атака сразу на двух фронтах означала бы смерть для небольшого английского войска.