Владимир Захаров - Загадка последней дуэли. Документальное исследование

Во-вторых, в неудачах Граббе совершенно терялся и продолжительное время оставался окончательно неспособен к какому-либо соображению. Например: по взятии укрепления Ахульго, стоившего нашим геройским Кавказским войскам столько потерь и столь долго длившейся осады, потому, что Граббе вел дело напролом, и только под конец, когда прибегли к хитрости и внушениям, удачно окончилось рагромом твердыни, предпринято было занять и наказать пребольшого, богатого и привлиятельного в горах аул Чиркей. Несмотря на все предостережения о каких-то темных заговоров жителей, отряд выступил утром из Темир-Хан-Шуры и шел безо всякой предосторожности как бы мог следовать в наших пределах.

На привале явился преданный мне чиркеевец Биакай с известием, что чиркеевские заговорщики условились допустить наш отряд до ворот своей каменной высокой и толстой стены и тут напасть на нас со всех сторон.

Чиркей состоял из узких улиц, пролегающих между высокими каменными оградами дворов, в которых стояли каменные двухэтажные дома. К аулу вела узкая извилистая дорога, более версты протяжения, с обеих сторон окаймленная валяжными каменными высокими стенами, составляющими ограды роскошных черкесских фруктовых садов и виноградников. Эта дорога оканчивалась мостом через бешеный пенистый поток Сулака Граббе на бурке уселся над мостом и приказал авангарду двинуться с песельниками. Ширванский полк с песельниками впереди запел: «Унеси ты наше горе, быстро реченька бежит!» и скрылись в дефилей дороги.

Горные единороги авангарда, с увязанными на них мешками овса и кипами сена только что въехали на мост, как послышался ружейный залп, со стен Чиркея, и из-за садовых стен показалась толпа авангарда, опрометью бежавших по мосту, кто потеряв шапки, кто амуницию, кто самое оружие и за ними толпа чиркеевцев, рубящих наших беглецов. Хотя адъютанты Граббе кинулись рубить веревки, перевязывающие фураж, навьюченный на горных единорогах, но не успели обратить эти орудия, которые неприятель отбил и увез в свой аул.

Граббе совершенно потерялся и удалился куда глаза глядят, как помешанный, сняв шапку и рукою потирая лоб, я за ним следовал как его тень, опасаясь, чтобы с ним чего не случилось и усиливался вызвать его к памяти и к распоряжениям, тем более, что подошедшая колонна без всякого распоряжения по инстинкту этих столь боевых и славных войск завязала горячую перестрелку с неприятелем.

В оправдание Ширванского полка должно пояснить, что перед этим на одном неудавшемся штурме Ахульго, этот полк в несколько минут, а кроме полковых казначея и квартирмейстера, потерял от полкового командира до младшего офицера всех фельдфебелей, большею часть капральных унтер-офицеров и огромное число рядовых, так что убыль штаб и обер-офицеров и отчасти унтер-офицеров комплектовали из других полков личностями незнающими своих новых частей и им неизвестных.

Впечатление, оставившее по себе в Петербурге, сделало то, что это странное чиркеевское дело ни мало не уронило Граббе, быть может и навранная реляция, которую я не видел, тоже представила позорное дело под Чиркеем, блистательною победой.

Но если Граббе не был военачальником, то оказался еще худшим администратором. Но в обществе, в салоне, в кабинете, во всякой беседе он имел дар редкого очарователя. Его речь, составленная из избранных приличных и благозвучных слов, постоянно выражала рыцарские благородные, высоконравственные, честные чувства, просто очаровывал и отуманивал слушателя. Поэтому, естественно, лица, от которых зависела судьба Граббе, или знавшие его по его красноречию, не могли разгадать, что это было единственно роль, разыгрываемая искуснейшим актером.

Все здесь сказанное о вреде, причиненном на Кавказе управлением Граббе, подтверждается всеми событиями, воспоследовавшими при его преемнике, при котором наши крепости с артиллериею брались на копие, и гарнизоны их избивались. Наконец, все бывшие замеренные туземцы, отложась, переходили в неприятельские ряды.

Без сомнения, если новоназначенный Корпусный Командир Нейдгард соответствовал своему назначению и имел бы военные соображения, а главное, умел бы внушать подчиненным исполнять свои обязанности, и преемник Граббе был бы военный, а не парадный генерал, умевший командовать, то все-таки избегли весь позор, столь правдиво описанный бароном Торнау во 2-й части «Русского Архива» за 1881 год, и князь Аргутинский не заменил бы свой долг своими армянскими расчетами, сумасбродный храбрец Клюке фон Клюгенау был бы употреблен соответственно его способностям. Пассек не дерзал бы своевольничать столь нагло, а Гурко сумел бы быть начальником и не подражал бы пошлостям своих подчиненных.

В моих бумагах находится биография генерала Головина: но она предназначалась для печати, что не состоялось, поэтому я ее здесь дополню.

Евгений Александрович воспитывался в Москве в университетском пансионе известного Антона Антоновича Антонского. По собственному его сознанию это образование было очень слабо и уже на службе настойчивыми знаниями он сам себя образовал и это весьма удовлетворительно.

В Отечественную войну он служил в Армии. По производству в генералы, еще в царствование Императора Александра I, Головин был назначен начальником Гренадерской бригады, расположенной в Туле. В этой бригаде состоял именитый Фанагорийский полк.

Евгений Александрович был родной брат Ивана Александровича Головина, начальствующего в Москве масонскою ложею «Ожидающих манну». Это обстоятельство повлияло на нравственное направление Евгения Александровича, обратив его в истого масона.

Он не имел никогда никакого покровителя и всегда служил в Армии во фронте.

Начало его известности истекли из смотра Императора Александра I-го, особенно довольного бригадою Головина, назначившего его Командиром Гвардейского Егерского полка.

Последующие <���служебные> прохождения Евгения Александровича описаны в разных журналах, даже его привлечение в секту Татариновой предписывавшую, что-то более образованного скопческого раскола.

Назначение его Командиром Отдельного Кавказского Корпуса было для него нелегким.

Войска Закавказья были до того распущены, что строевые солдаты выходили на большие дороги вооруженные, где стреляли и грабили проезжих.

Начальники хвастовством заносились до наглой лжи. Например, Командир Нижегородского Драгунского полка Безобразов, за свою жену (урожденная княжна Лопухина) лишенный флигель-адъютантского звания и высланный из Петербурга, представлял реляции, что со своим полком в рукопашном бою он истребил значительные шайки лезгин, а на поверку оказалось, что во всем полку не было ни одной шашки отточенной.