Владислав Аксенов - Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Были попытки обоснования психопатологического состояния общества перенапряжением физических и психических сил в условиях военного времени, травмой военных лет. Эсеровская газета «Труд» преподносила поддержку Ленина как «массовый большевистский психоз», объясняя его усталостью от войны и порожденными ею иллюзиями насчет возможности заключения справедливого демократического мира [2629] Труд. 1917. 23 ноября. . Следует заметить, что такая интерпретация соответствует упоминавшемуся феномену «постправды», когда общество желает быть обманутым ради достижения временного психологического комфорта. Идея мира являлась сильнейшим эмоциональным стимулом осени 1917 г.

Летом 1918 г. историк и социолог Н. И. Кареев, уехав из города, в смоленской деревне написал труд, за общими социально-философскими рассуждениями которого скрывались характеристики современной эпохи как периода массового психоза: «Революции в общественной жизни — то же самое, что в природе грозы и бури, в организмах — острые заболевания… В душевной жизни индивидуумов им соответствуют психозы, да и на самом деле в явлениях интерментальной психической жизни они имеют характер коллективных психозов, настоящих психических эпидемий, в которых происходит заражение одних другими» [2630] Кареев Н. И. Общие основы социологии. Пг., 1919. С. 175. . Идея психического заражения развивала уже упоминавшуюся теорию В. Х. Кандинского о «душевной контагиозности» — инстинкта подражания, определявшего заразительность чувств и эмоций [2631] Кандинский В. Х. Общепонятные психологические этюды // Санкт-Петербургская психиатрическая больница св. Николая Чудотворца. К 140-летию. Том III // В. Х. Кандинский. СПб., 2012. С. 111–112. . П. А. Сорокин в задуманных в годы Гражданской войны трудах «Голод как фактор», «Социология революции» также поднимал тему массовых психических девиаций.

По-видимому, российская интеллигенция, подвергнувшаяся в этот период депрофессионализации, терявшая социальный статус, наиболее тяжело адаптировалась к новым условиям. Нормой становилось затягивавшееся состояние психологической подавленности, способствовавшее развитию неврозов и психозов. Депрессия превращалась в классовый признак, и в среде интеллигенции распространялись слухи, что комиссары составляют расстрельные списки из числа «считавшихся по своему душевному строю неспособными стать строителями коммунизма» [2632] Лосский Н. О. Воспоминания. Жизнь и философский путь. Минск, 2012. С. 207. . Представления о том, что большевики начнут истреблять тех, у кого обнаруживаются нервно-психические расстройства, казалось, находили косвенные подтверждения как в теоретических работах, так и в практических действиях новой власти. В 1919 г. в Москве по инициативе психиатрической комиссии при медико-санитарном отделе Московского совета рабочих и крестьянских депутатов началась реформа организации психиатрической помощи, предполагавшая разделение столицы на психиатрические районы и создание новой системы патронажа. С этой целью в Москве было создано психиатрическое бюро для обнаружения всех душевнобольных в городе [2633] Известия народного комиссариата здравоохранения. 1919. № 2–3. С. 28. . Учитывая возросшую нервозность обывателей, данная инициатива была воспринята в определенных кругах с подозрением. Кроме того, масла в огонь подливали употреблявшиеся психиатрами термины «психически полноценные» и «психически неполноценные» люди. В одной из своих статей В. П. Осипов рассматривал «огонь революции» как условие естественного отбора: «Только физиологически, биологически полноценным людям удалось сохраниться в этом очистительном огне» [2634] Осипов В. П. О контрреволюционном комплексе у душевнобольных // Обозрение психиатрии, неврологии и экспериментальной психологии. 1926. № 2. С. 86. . Неспособность адаптироваться к новым условиям и принять советскую власть он считал симптомом психического заболевания. В конце революции П. А. Сорокин подтвердил, что нервная система интеллектуалов интенсивнее реагирует на «ужасы революционной борьбы», чем нервная система работников физического труда, что привело к резким изменениям «в психике интеллигенции… История старой — типичной — русской интеллигенции кончилась. На место ее приходит новая, с новым психическим укладом… Романтизм, сентиментализм и жертвенность сдуты революцией с психологии интеллигента» [2635] Сорокин П. А. Социология революции. М., 2004. С. 198, 528–529. .

К интеллигенции власти изначально относились с подозрением, записывая их в категорию «бывших людей». Некоторые профессора, доведенные до отчаяния нищенскими условиями существования (в 1918–1922 гг. смертность профессуры в Петрограде была вдвое выше смертности остального населения [2636] Там же. С. 201. ), действительно позволяли себе открытые нападки на большевиков. С критикой власти выступил И. П. Павлов, причем пытался подвести под свою политическую позицию естественно-научную базу. 27 мая 1918 г. в Концертном зале Тенишевского училища он читал лекцию «Основы культуры животных и человека», в которой рассматривал периоды стабильности и революции как процессы торможения и возбуждения нервной деятельности: «Что такое революция вообще? Это есть освобождение от всех тормозов, о которых я говорил, это есть полная безудержность, безуздность. Были законы, обычаи и т. п. Все это теперь идет насмарку. Старого не существует, нового еще нет. Торможение упразднено, остается одно возбуждение. И отсюда всякие эксцессы и в области желания, и в области мысли, и в области поведения» [2637] Павлов И. П. Основа культуры животных и человека // Российский физиологический журнал им. И. М. Сеченова. 1999. № 9–10. . В сентябре 1923 г. перед аудиторией Военно-медицинской академии Павлов раскритиковал брошюру Н. Бухарина «Пролетарская революция и культура». На это отреагировали Г. Зиновьев и Л. Троцкий, подвергнув Павлова критике в обращениях к Конференции научных работников, а в 1924 г. в партийном журнале Военно-медицинской академии был напечатан ответ Н. Бухарина «О мировой революции, нашей культуре и прочем (ответ профессору И. Павлову)». Он в целом уважительно отзывался о научных заслугах ученого, но при этом указывал, что Павлов ничего не смыслит в процессах общественного развития [2638] Бухарин Н. И. Атака: сборник теоретических статей. М., 1924. С. 173. .

Спустя некоторое время после этой дискуссии считавший себя последователем Павлова В. П. Осипов публикует статью «О контрреволюционном комплексе у душевнобольных», в которой, ссылаясь на теорию рефлексов и корковых связей, попытался объяснить неприятие российскими учеными большевистских экспериментов тем, что их старые корковые связи не вытеснились новыми корковыми соединениями [2639] Осипов В. П. О контрреволюционном комплексе у душевнобольных. С. 87. . Данную публикацию можно было бы расценить как попытку вывести из-под удара советской репрессивной машины представителей старой русской профессуры (и, возможно, в какой-то степени так оно и было), если бы статья не основывалась на клиническом материале, с помощью которого автор доказывал наличие «контрреволюционного комплекса» на примере собственных пациентов, среди которых были и сифилитики. Это приводило его к выводу, что «среди критиков Советской власти больше всего больных поздним сифилитическим психозом» [2640] Там же. С. 89. .