Владислав Аксенов - Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Чтобы сохранить некоторую видимость объективности, Осипов упоминал и о «революционном комплексе» (революционном психозе) на примере тридцатилетнего пациента, страдавшего эпилепсией, среди симптомов болезни которого было громкое, постепенно усиливавшееся монотонное пение, доводившее больного до сипоты. По объяснению больного, этой мелодией он должен был выразить «мировой протест», «мировую скорбь» против мировой тирании, угнетавшей слабых и обездоленных. Тем самым в системе «политических комплексов» Осипова контрреволюционер-сифилитик противостоял революционеру-эпилептику.

Естественно, что статья была встречена в научной среде критически, и в следующем номере «Обозрения психиатрии, неврологии и экспериментальной психологии» появился ответ доктора И. И. Розенблюма, в котором он поставил под сомнение не только саму гипотезу Осипова, но обрушился с критикой на развивавшуюся В. М. Бехтеревым и Осиповым рефлексологию, обвинив первого в попытках объяснить явления социального порядка одними биологическими процессами и подменить социологию рефлексологией. В отношении концепции «контрреволюционного комплекса» Розенблюм замечал, что монархисты вместе с меньшевиками и эсерами не приняли Октябрьской революции «не потому, что их нервная система была подготовлена для восприятия только Февральской революции, а потому, что они отражали классовые интересы определенных прослоек буржуазии и крестьянства» [2641] Розенблюм И. И. По поводу контрреволюционного комплекса у душевнобольных // Обозрение психиатрии, неврологии и экспериментальной психологии. 1926. № 3. С. 209. . В том же номере был опубликован ответ Бехтерева и Осипова. Показательно, что Бехтерев не стал защищать концепцию «контрреволюционного комплекса» своего единомышленника, а только ответил на выпады в адрес собственной рефлексологии (признанной после его смерти «империалистической» дисциплиной).

Впрочем, за вульгарный биологизм при изучении социальных процессов доставалось не только Осипову с Бехтеревым, но и Павлову. В 1920 г. Сорокин критиковал его за отстранение от психологической терминологии и ее замену понятиями психических реакций и рефлексов [2642] Сорокин П. А. Система социологии. Т. 1. Социальная аналитика. Ч. 1. Пг., 1920. С. 54–55. , однако позже солидаризировался с рефлексологическим описанием революции Павлова и Осипова: «Деформация поведения, вызываемая революцией, — писал Сорокин, — в первой стадии знаменует его примитивизацию и приближение его к типу поведения животных. Для человека, знакомого с психологией и с рефлексологией, этого факта достаточно, чтобы определить, в каком направлении меняется психика революционного общества. Всякое угасание условного рефлекса физиологически означает уничтожение проторенной соединительной связи („замыкания“) в сером веществе больших полушарий мозга, образованной при воспитании условного рефлекса» [2643] Сорокин П. А. Социология революции… С. 164. . Показательно, что, описывая социальные процессы как рефлексы, Павлов, Осипов и Сорокин приходили к разным выводам: для Павлова революция была периодом исключительного возбуждения нервной деятельности, для Сорокина — торможения, а Осипов пытался увязать возбуждение и торможение с определенными политическими группами населения.

При этом до того, как представить скандальную гипотезу о «контрреволюционном комплексе», Осипов сам пессимистически оценивал последствия 1917–1918 гг. для общего душевного здоровья. В 1919 г. ученый выдвинул тезис о том, что коль скоро относительно кратковременный революционный период 1905 г. вызвал резкий всплеск душевных расстройств, то затянувшаяся и бурно протекающая новая революция должна более негативно сказаться на душевном состоянии людей [2644] Осипов В. П. О душевных заболеваниях и душевной заболеваемости в Петрограде в условиях настоящего времени // Известия Комиссариата здравоохранения Союза коммун Северной области. 1919. № 7–12. С. 22–24. . Определяя количество душевнобольных в Петрограде в 1908 г. в 2,8 на 1000 жителей, Осипов рассчитал число сумасшедших в 1918 г. в пределах 3,3–4,2 на 1000 человек, отмечая дальнейший рост этого показателя в 1919 г. Помимо внешних причин душевных расстройств, Осипов обращал внимание на то, что хроническое недоедание, голодание и физическое истощение привели к распространению новой клинической формы душевных недугов — острой спутанности сознания или острого бессмыслия, редко встречавшихся в прежние годы (по всей видимости, речь шла о деменции) [2645] Там же. С. 23. . Впоследствии, правда, Осипов отмечал, что пик душевных расстройств, толчком для которых стала Октябрьская революция, пришелся на 1923–1924 гг., объясняя это тем, что в годы Гражданской войны голод подавлял политические психозы [2646] Осипов В. П. О контрреволюционном комплексе… С. 90. . О том, что психические расстройства приняли массовый характер именно в голодных районах, писал В. А. Горовой-Шалтан [2647] Горовой-Шалтан В. А. К вопросу о душевной заболеваемости населения при современных условиях // Психиатрия, неврология и экспериментальная психология. 1922. № 2. С. 34. . Сорокин также соглашался с тем, что революция и Гражданская война вызвали рост душевных заболеваний [2648] Сорокин П. А. Социология революции… С. 204. .

Следует признать, что травмирующее значение революции не столь однозначно, как кажется на первый взгляд. В некоторых случаях новые травмы вытесняли травмы прошлых лет, оказывая на больных временное позитивное воздействие. Так, на динамику душевного здоровья философа Н. О. Лосского повлияли события и первой революции 1905 г., и революции 1917 г., и последовавшей Гражданской войны. Лосский вспоминал, что подписание царского манифеста 17 октября 1905 г. вызвало среди его знакомых «радостное волнение», но когда на следующий день он узнал, что историк Е. В. Тарле ранен конным жандармом на митинге у Технологического института, то «пришел в состояние крайнего возбуждения, которое закончилось сердечным припадком, чрезвычайно ускоренным сердцебиением и тягостным чувством близости смерти» [2649] Лосский Н. О. Воспоминания. Жизнь и философский путь. Минск, 2012. С. 118. . С тех пор подобные невротические припадки (по всей видимости, панические атаки) у Лосского стали повторяться регулярно, раз-два в месяц, как правило по ночам, вплоть до весны 1917 г., когда очередная нервно-психическая травма оказала терапевтический эффект: «Сильное впечатление, произведенное на меня началом этой революции, и чувство ужаса перед нею… как будто излечили меня от моего психоневроза» [2650] Там же. . Однако последующие события вызвали новые припадки, избавиться от которых удалось лишь в эмиграции. Впрочем, по мнению Лосского, главной психической травмой за годы Гражданской войны для него стали не политические катаклизмы, физические лишения и голод, а увольнение из Санкт-Петербургского университета в 1921 г.