Йоганн Мюллер - Асы немецкой авиации

Я увидел, что указатель топлива неуклонно ползет вниз, поэтому я решил, что потерял больше топлива, чем предполагал. Вскоре перед мной появился наш аэродром. У нас было железное правило: тяжело поврежденный самолет садится рядом с основной полосой. Это делалось для того, чтобы не засыпать аэродром обломками, которые помешают садиться целым самолетам. Если шасси вышли, вы можете воспользоваться запасной полосой. Если же шасси заклинило, вы садитесь на брюхо на поле рядом с запасной полосой.

Истребители в хорошем состоянии садились первыми и как можно быстрее отруливали в сторону. Затем садились поврежденные истребители с исправными шасси. Я попытался выпустить шасси, но что-то там не сработало. Эвальд передал мне, что вся нижняя часть фюзеляжа буквально изрешечена, дым, который я чуял, тянулся от медленно тлеющих покрышек. Вместо того, чтобы прыгать с парашютом, что я ненавидел, я решил попытаться спасти истребитель. Все равно я летел на слишком малой высоте, чтобы прыгать с парашютом. Однако меня терзала мысль, что огонь может поджечь струю бензина, и самолет взорвется или превратит меня в пылающий факел.

Хотя шасси не выходили, я пошел на посадку, выключил мотор, отключил подачу топлива и на брюхе прокатился по травяной полосе, два раза подскочил и в конце пути врезался в штабель бомб на краю летного поля! Самолет прошел сквозь него. Мне повезло, что мой истребитель не горел, а бомбы не имели взрывателей.

Этот октябрьский день 1942 года я запомнил особенно хорошо еще и потому, что впервые встретился с Эрихом Хартманом. Он только что прибыл в нашу часть, и меня назначили временным командиром его звена. Поэтому Хартман впервые увидел меня, когда я вылезал из простреленного истребителя, стоящего среди разбросанных бомб. Мой летный комбинезон был изодран осколками взорвавшегося в кабине снаряда, а по бедру текла кровь из небольшой раны.

Много месяцев спустя, когда мы познакомились более тесно, я не раз назначал Хартмана своим ведомым, как и Герд Баркгорн. Однако перед этим Россман сказал мне, что Хартман упертый пацан, за которым нужно следить, но при этом он талантливый пилот. Просто он слишком порывистый и вспыльчивый. Под командой Альфреда Гриславски он получил возможность одержать свою первую победу, когда в октябре 1942 года встретил одиночный советский истребитель.

Он был типичным летчиком-истребителем. Молодой, порывистый, забывающий обо всем, когда появлялась возможность сбить противника. Мы называли это «лихорадкой», которой переболели практически все в начале карьеры, но у Эриха она имелась в особенно тяжелой форме. В начале своей карьеры он натворил немало глупостей, которые никогда больше не повторял, приобретя летный и боевой опыт. Не один раз он давал полный газ и отрывался от группы, чтобы сбить противника, но это не приносило ничего, кроме неприятностей. Дитриха Храбака, как и Губертуса фон Бонина, это беспокоило. Хартмана дважды наказывали за такое поведение, когда оставляли на земле работать вместе с механиками.

Несколько раз его подбивали зенитки, которые я называл «великим уравнителем», потому что они не разбирали своих и чужих. Но это было неизбежной частью нашей рутинной работы. Хартман оказался хорошим учеником, я обучал его стрельбе, прежде всего правильному упреждению на вираже, что было особенно сложным элементом, которому я сам научился лишь со временем. Он уже был метким стрелком и освоил это довольно легко. В конце концов он завершил войну лучшим асом мира. Самой положительной чертой Эриха было то, что его успехи не ударяли ему в голову, и он всегда оставался простым и добродушным молодым человеком.

Эриха уже ранее наказал сам себя за нарушение строя и погоню за противником, когда его самолет был поврежден и разбился, но пилот ничего не добился. Когда он погнался за уже горящим Ил-2, тот неожиданно взорвался и повредил Ме-109G Эриха. Он был вынужден сажать самолет на брюхо, хотя этот штурмовик и стал его первой победой, которая несколько воодушевила зеленого новичка.

Эрих начинал очень медленно, до конца года он сбил всего 2 самолета. Он никогда не сбивал много самолетов за один вылет или за один день, как это удавалось его товарищам. Однако поймав ритм, он уверенно наращивал свой счет, приобретая все больше уверенности. Его первой самостоятельной победой, которой он добился, когда летал моим ведомым, стал МиГ-1, сбитый 27 января 1943 года. Я думаю, это была его третья победа.

В отличие от меня Эрих отлично стрелял с большой дистанции. Я предпочитал подобраться как можно ближе и лишь потом стрелять, поэтому я много раз привозил домой обломки вражеских самолетов, застрявшие в моей машине. Позднее Эрих тоже перешел к такой тактике, и ему всегда сопутствовал успех. Его самого ни разу не сбивал вражеский истребитель. В августе 1943 года обломки взорвавшегося Ил-2 снова вынудили его пойти на вынужденную посадку. Он даже попал в плен, но сумел ускользнуть, притворившись раненым. Через пару дней, когда он вышел к линии фронта, его едва не застрелил немецкий часовой.

Больше всего меня удивляло то, как механик Гейнц Мертенс, которого я прекрасно знал, любил этого парня. Когда он услышал, что Эрих сбит над вражеской территорией, он схватил винтовку, карту и рюкзак и без приказа, даже не сообщив мне, что грозило ему военным трибуналом, отправился пешком на восток. Мертенс намеревался пересечь линию фронта и отыскать своего пилота.

Это было глупостью по многим причинам, но его связывали с Эрихом особые отношения. Нельзя недооценивать взаимную привязанность между пилотом и его механиком. Я не знаю ни одного летчика-истребителя, особенно успешного, который заколебался бы в выборе между женой и механиком. Я прекрасно понимаю, что женам их выбор сильно не понравится. Однако механик – это человек, который помогает тебе летать и оставаться в живых, как и ведомый.

Я вспоминаю, что 25 мая 1943 года, когда Эрих сбил ЛаГ-5, он был вынужден резко отвернуть, чтобы не столкнуться с обломками. Но при этом он столкнулся с другим ЛаГом, вероятно, ведомым сбитого. Последовал страшный удар, и Эрих одержал вторую «победу». Каким-то чудом он сумел привести свой изуродованный Ме-109 на базу. Это доказывает, что он был великолепным пилотом. Затем мы полетели второй раз за этот день. Эрих сел в кабину нового Ме-109, и Мертенс просто физически не успел поменять масло и проверить мотор.

Эрих был уверен, что все в полном порядке, так как это был новый самолет, имевший налет менее 90 часов. Мертенс, который иногда оказывался недурным прорицателем, покачал головой и сказал, что он против, потому что не сумел проверить истребитель. Эрих пропустил его слова мимо ушей и взлетел, но уже через 10 минут был вынужден повернуть назад, так как мотор начал барахлить. Храбак оказался на аэродроме, когда Хартман вернулся, и спросил, в чем дело. Эрих объяснил, и Храбак решил лично опробовать самолет. Он едва успел убрать шасси, как раздался громкий удар, и из выхлопных патрубков повалил черный дым. Я этого не видел, но мне рассказали, когда я вернулся.