Леонтий Травин - Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века

Эта охота, кроме приятного препровождения времени, приносила мне громадную нравственную пользу: чрез нее я избегал беспутного и даже цинического разгула праздничных дней среди испорченной до мозга костей дворовой молодежи обоего пола. Но и они в последнее время изредка начали ходить в тот же лес с выпивкою и молодыми солдатками и податливыми девицами, и мало того, что мешали мне отдаваться своим любимым занятиям и в тишине восхищаться природою, но я волей-неволей иногда принимал участие в их кутежах. Нельзя же было совершенно удалить себя от них, в особенности от А. В. Ежова, за оказанное им и его семейством внимание ко мне. Несмотря на мой внутренний протест, я его, как честного, доброго и отзывчивого на все хорошее, если не уважал, то не пренебрегал.

Чрез охоту я сначала познакомился, а потом и подружился с оригиналом — мелким помещиком Василием Андреевичем Птицыным, жившим в селе Бабарикине, где также жила его сестра с семейством, тоже мелкопоместная помещица, хотя была замужем за князем Бегильдеевым, и довольно состоятельный помещик Спицын. Но мой Василий Андреевич Птицын ничего общего с ними не имел, а скорее жизнь его была теснее соединена с его крестьянами. Помещик и крестьяне его имели почти все общее: крестьяне работали на помещика лишь на столько, чтобы заготовить хлеба, которого стало бы до нового — на содержание помещика и для выкорма двух-трех свиней и продать еще рублей на 200 для самых необходимых разных покупок, а сена и овса столько, чтобы прокормить двух коров и пару порядочных лошадей, бывших всегда в хорошем теле.

Домоправительницею была у него немолодая, но еще миловидная вдова-крестьянка. Крестьяне видели в нем скорее отца, нежели барина, были зажиточны, но что всего удивительнее — любили и слушались его, а это была редкость. В то время было общее мнение, — как только барин распустит бразды правления, то крестьяне начинают делать ему всякие пакости: тащить его имущество, рубить лес, делать потравы в хлебах и в покосе. Тут напротив: крестьяне берегли его имущество — хлеб и траву, как свою собственность, да она и была почти их собственностью. Чуть у какого-нибудь крестьянина недостает чего-нибудь, а у барина есть, то крестьянин тотчас получает нужное.

Хотя я должен забежать с рассказом на несколько лет вперед, но кстати должен сказать, что крестьяне после смерти своего барина получили все его имущество: землю, дом, скот и проч., заслужив от них благословение, а от племянников, детей княгини Бегильдеевой, — проклятие. Это я узнал после довольно длинного времени, после разлуки с ним, чрез письма знакомых, в коих уведомляли, что крестьяне поставили служить две заупокойных обедни в год по нем: в день рождения и в день смерти его.

Дорога к Хопру шла мимо его усадьбы, расположенной на берегу реки Пяши, а потому я всегда заходил или заезжал к нему, и он почти что всегда отправлялся со мною, хотя занимался одною рыбною ловлею и никогда ружье в руки не брал. Его в простонародье называли «белым барином», так как он был полный блондин, нюхал табак и носил круглую табакерку в трудовом кармане старомодного поношенного сюртука, отчего на грудовой части сюртука образовалось круглое пятно в величину табакерки. Он говорил в нос, рассказывая, как ему не далась наука, хотя он и кончил уездное училище. Его избрали заседателем в земский суд.

Он говорил:

— Меня избрали в уездный суд заседателем, но, когда я насмотрелся на взятки, поборы и притеснения, большей частью крестьян, на кутежи и пьянство, хотя, к слову сказать, и сам не прочь выпить, получа отставку, тотчас уехал в свой домишко, сказавшись больным, и на службу не возвращался, сколько меня ни уговаривали, чтобы я, как дворянин, послужил бы отечеству. Я думал: хороша служба отечеству, нечего сказать! Но меня хотели заманить туда для того больше, что из всех поборов, причитающихся на мою долю, я ничего себе не брал, а все отдавал на братию канцеляристов. Так и живу с тех пор; завел маленькую библиотеку, которую ты у меня, вероятно, всю растаскаешь (мы с ним почти с самого начала были на «ты»).

Помню, его библиотека состояла из Милордов, Францылей, Ермаков; на почетном месте лежал в то время известный «Сон Богородицы» [523], который и теперь между крестьянами в ходу, но были и порядочные книги, так я помню: «Вальтера, дитя ратного поля» [524]и «Дочь турецкой гостиницы» [525].

Он в праздники читал своим крестьянам разные сказки и «Сон Богородицы».

Хотя я, может быть, и надоел читателям с своим Василием Андреевичем, но не хочу пропустить одного случая, характеризующего его отношения к Крестьянам. Дело было в покос. Я зашел к нему рано, но запряженная лошадь Уже стояла у его двери и бабы несли и накладывали на повозку разные крестьянские съестные припасы: хлеб, крупу и проч. Его домоправительница вынесла масла постного (день был постный).

— Я, — говорит, — сейчас идти на Хопер не могу: мне надо отвезть провизию на покос мужичкам. Тут недалеко, за моим лесом, — поедем со мной а оттуда прямо на Хопер, возьмем и удочки.

Как сказано, так и сделано. Приехали на покос, крестьяне стали брать из повозки провизию; когда выбрали всю, некоторые из них говорят с укоризною:

— А что же, барин, не привезли табаку?

Василий Андреевич всплеснул руками:

— Забыл, — говорит, — братцы, но что же делать? Отвезу вот Ивана Михайловича на Хопер, а сам поеду, куплю табаку и привезу вам к обеду.

Приехали к известному месту Хопра; я тотчас закинул свои и его удочки, рыба быстро начала клевать; я так и думал, что инстинкт любителя одержит верх над обязанностью отвезти крестьянам табаку. Не тут-то было! Василий Андреевич постоял немного и поехал покупать табак для крестьян, сказав на прощанье:

— Я за тобою приеду после обеда. — И действительно приехал раньше, но рыба уже не шла на удочки. Взяли бредень и пошли на озеро ловить карасей и, наловя, вместе с пойманною мною сварили к обеду отличную уху.

О, счастливое время! я вдыхал в себя чистый лесной воздух и смолистый запах соснового бора, заслушивался пением соловьев, распевающих день и ночь, воркования горлиц и всплески рыб ранним утром на многорыбной реке Хопре. Не видишь, бывало, как пройдет день или даже два, когда были два праздника рядом. Я дело всегда любил, но тяжело было оставлять зеленый лес, роскошные луга и блестящую ленту реки.

Пикники, или попросту, гулянье на берегу Хопра. — Катанье на лодках. — Хороводы и песни. — Добывание вина с завода посредством сплава. — Капельмейстер хора князя Куракина, чех М. Дубный. — Взаимное обучение его русской грамоте, а меня на скрипке. — Женитьба Дубнова на крепостной девице. — Бегство его, а потом при моём содействии и жены его в Прагу.