Леонтий Травин - Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века

8 декабря (1875) были похороны М. П. Погодина. Гроб, за которым шла громадная толпа народа, несли студенты. Его знал и любил народ, потому что он понимал нужды его и писал простым, ясным слогом.

В декабре же был на похоронах моего благодетеля, определившего меня на службу, строителя железных дорог Хр. Хр. Мейна. Из произнесенной над гробом речи узнал, что его предок, голландец, открыл остров Гуфеланд-Мейн. Покойный пришел в Москву из Архангельска пешком и сначала поступил в межевую канцелярию, потом был управляющим имением и наконец строителем дорог. Это был неутомимый труженик с громадною энергией.

По поручению Ивана Самойловича Зиберта поехал вдоль проектированной линии Сумы и Конотоп. Проезжая Ахтырку (Харьков[ской] губ[ернии]), слышал следующий рассказ. Один из помещиков был сослан Анной Иоанновной [690]в Сибирь, имения же его были отобраны в казну. Жена его только и думала о печальной участи своих дочерей и непрестанно молилась. Однажды она увидела во сне Богородицу, которая велела ей не печалиться больше о своих детях и все оставшиеся у нее деньги отдать на поддержание ахтырской церкви. Помещица сейчас же призвала священника, отдала ему деньги и в тот же день вечером умерла. В это время вступила на престол Екатерина II, которая велела многих возвратить из ссылки и в том числе и мужа покойной. Когда Императрица узнала, что и муж и жена умерли, она велела доставить в Петербург двух сирот, обласкала их, воспитала и потом выдала замуж одну за графа Панина [691], а другую за графа Чернышева.

Впоследствии одна из них построила в Ахтырке новый храм, а другая пожертвовала в него много драгоценной утвари.

В сентябре купил за пять тысяч рублей около Рязани дубовую рощу и отправился туда. Первые же дубы, которые свалили, оказались в средине гнилыми. Едва ли выручу свои деньги.

В это время получил письмо от И. С. Зиберта, в котором он сообщал, что вместе с Данилевским, Сеченом, Китгарой и другими взял подряд на поставку консервов, бульона и сухого мяса для армии, и приглашал на службу на устраиваемый завод. Сейчас же рощу по описи передал знакомому и уехал в Москву.

Компанией приобретена была в Самаре мельница, которую необходимо было переделать в консервный завод. По контракту нужно было доставить к 1 апреля 1877 года 135 тысяч пудов консервов.

В октябре я был уже в Самаре, а 18-го начались переделки на мельнице Цветова. Торопились, спешили, а дело шло не совсем удачно. Больше 30–40 пудов в сутки не могли высушить. Устраивали всякого рода приспособления и добились того, что 19 декабря наш завод сгорел. Причиною пожара была деревянная труба в аршин шириною, в которую была проведена железная труба из печи. От вылетевшей ли искры или от накалившегося железа высохшая труба вспыхнула, как порох. Висевшая на трубе керосиновая лампа лопнула, и горящий керосин разлился по полу. Хотя у нас была пожарная машина и в баке около 150 ведер воды, но воспользоваться машиной не пришлось, так как обезумевшая; от испуга толпа рабочих, разбегаясь, порвала пожарный рукав. Спасти завод не было никакой возможности. Я это быстро сообразил и вместе с генералом Глушковым занялся спасанием кладовой, в которой было 40 тысяч пудов свежего мороженого мяса. Бабы носили кирпич, а мужчины быстро закладывали им двери кладовой, — окна были заложены листовым железом. Из завода успели выкатить лишь несколько десятков бочек с салом, и удалось спасти локомобиль.

Подвоз мяса был остановлен. Алабин, ставивший мясо, потребовал отступного 28 тысяч рублей, но потом согласился на 16 тысяч, так как придрались к неисполнению им контракта, по которому он должен был доставлять мясо в тушах, а не разрубленное, как он доставлял. Сечен тотчас же поехал в Петербург хлопотать об отсрочке.

15 января 1877 года по возвращении Сечена из Петербурга было приступлено к устройству нового завода. 11 марта завод уже действовал. Работа шла быстро. С одной только устроенной мною и поэтому названной Бобковской сушильни получалось сухого мяса 200 пудов в сутки. 23 марта готова была вся партия мяса. Стали варить бульон. Заказ вскоре был окончен. За работу с наградой я получил 1500 рублей.

26 марта двинулся лед и по Самарке, и по Волге. Вода залила весь берег, затопила завод, и волны стали подходить к самому дому, в котором я жил с женой.

14 апреля узнал, что объявлена война Турции. Идут целые обозы с новобранцами и провожающими их семьями. Господи, как много пьяных!

12 мая. Волга разливается все больше и больше. Дом наш затопило на 1 1/2 аршина. Нижний этаж и кухня залиты водой. Лодка пристает прямо ко второму этажу. Вечером и ночью, когда волны с шумом разбивались о стены и дом весь шатался, было очень жутко. 17 мая сдал завод Плешакову, сел с женою в подъехавшую к дому лодку и пересел на пароход, на котором доехал до Нижнего Новгорода и оттуда отправился по железной дороге в Москву.

Та же компания, состоящая из Сечена, Зиберта, Данилевского и Киттары, получила подряд на поставку для Военного министерства консервов бульона, щей и гороховой и картофельной похлебки. Меня взяли и назначили мне жалованья 150 рублей в месяц. 15 июня завод начал действовать, и к 20 августа мною сдано было уже много консервов. Только железные цилиндры, вмещавшие в себе пять пудов, были очень плохи и поэтому даже при самом осторожном обращении с ними прорывались. К октябрю Военное министерство изменило укупорку. Порции стали раскладывать в мешочки, которые клались в цилиндры. Через несколько времени опять последовала перемена, и консервы стали класть в жестяные коробки 10, 5 и 1 фунт. Коробки эти ставились в деревянные ящики.

С 15 ноября наша улица запружена ежедневно и едущим и идущим народом, направляющимся во двор Бахрушинской богадельни. Все желали взглянуть на пруд, на котором на льду образовался крест более темного, чем остальной лед, цвета. Служат молебны и берут воду из пруда. Рассказывают об исцелениях. Ходил смотреть и я. Форма креста ясно очерчена. По моему мнению, очень возможно, что маляр, вымывая кисть, сделал знак креста на льду.

Долго все шли у нас невеселые вести с театра военных действий, и наконец 29 ноября было получено известие о взятии Плевны. Была иллюминация. Москва ликовала. У знакомых встретился с одним стариком. «Чему радуются, — говорил он. — Я помню 12-й год. Как тогда радовались, изгнав из России неприятеля. А сколько после этого было еще войн. Всегда потом радовались. А что толку от этих радостей. У нас все бедность кругом…»

Либава. — Латыши. — В. К. Мекк. — Крушение поезда. — Вильна. — Жизнь в Либаве. — Поездка в Шлиссельбург и Новую Ладогу. — Либавский порт.

Получил от Зиберта наградные по прежнему заводу 1000 рублей и по московскому 1500 рублей. Согласился на предложение ехать в Либаву на дополнительные работы по Либаво-Роменской железной дороге. 18 января приехал в Либаву. На вокзале все немцы, в гостинице — латыши. Утром я был уже на берегу моря. В первый раз я видел такое бесконечное водное пространство и почувствовал себя ничтожнейшим созданием. По берегу ходили гуляющие и выбирали из выброшенной морем травы куски янтаря. Либава город очень чистый. На окнах везде цветы и чистенькие занавеси. Почти из каждого дома несутся звуки рояля. Мне передали, что название города Либава произошло от латышского слова «либа», что значит «липа». Издавна здесь существует обычай, по которому новобрачные должны посадить два дерева рядом. По преимуществу сажают липы. У кого имеется собственная земля, сажают на своей, у кого нет — за каналом. Теперь там целая роща из парных деревьев. Да, куда не занесет человека судьба. В прошлом году я был среди киргизов, а теперь среди латышей. Это здоровый, работящий народ. Одежда у них собственного изделия, пиджак, брюки и фуражка серые, из домашнего сукна. Сбруя на лошадях тоже самодельная. Едят много рыбы, молока и масла и пьют решительно все, но пьяных не видел ни разу. Мой участок работ простирается до города Шавель на протяжении 150 верст. Обращаться с рабочими мне очень трудно, потому что они состоят из поляков, жмудинов и латышей, не понимающих по-русски.