Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

В кабинете Родзянко появился член Госдумы полковник Генерального штаба Борис Александрович Энгельгардт (он входил во фракцию центра, а затем перешел к октябристам), считавшийся одним из главных думских экспертов по военным вопросам. Энгельгардт уверял, что «ни военная, ни гражданская власти ничем себя не проявляют, что грозит полная анархия и что Временному комитету необходимо безотлагательно взять власть в свои руки» [46] Цит. по: Бурджалов Э. Н. Вторая русская революция. Восстание в Петрограде. М., 1967. С. 235. . В полночь Энгельгардта кооптировали в состав Временного комитета, а еще через час он был назначен комендантом Петроградского гарнизона. Присутствие кадрового военного всех заметно приободрило. Все наперебой бросились уговаривать Родзянко заявить о принятии власти Временным комитетом. Спикер отбивался:

— Я не желаю бунтоваться. Я не бунтовщик, никакой революции я не делал и не хочу делать.

Полагаю, весомым для Родзянко оказалось мнение самого правого из членов ВКГД — Шульгина, который с неожиданной решительностью произнес:

— Берите, Михаил Владимирович. Никакого в этом нет бунта. Берите как верноподданный. Берите потому, что держава Российская не может быть без власти. И если министры сбежали, то должен же кто-то их заменить [47] Шульгин В. В. Годы. Дни. 1920 год. С. 456–457. .

Шульгина не менее решительно поддержал Милюков. Родзянко просит четверть часа на размышление и удаляется в свой кабинет. «Тяжкие четверть часа! От решения Родзянко зависит очень многое, даже, может быть, зависит весь успех начатого дела». Родзянко вышел из кабинета и сел к столу. Откинувшись на спинку кресла и ударив кулаком по столу, он произнес (со слов Энгельгардта):

— Хорошо, я решился и беру власть в свои руки, но отныне требую от всех вас беспрекословного мне подчинения. Александр Федорович, — добавил он, обращаясь к Керенскому, — это особенно вас касается.

Милюков заметил: «О, великий Шекспир! Как верно ты отметил, что самые драматические моменты жизни не лишены элементов юмора. Михаил Владимирович уже чувствовал себя в роли диктатора русской революции. Удивленный Керенский сдержался и осторожно напомнил, что состоит товарищем председателя еще одного учреждения, которому обязан повиноваться» [48] Последние новости. 1927. 12 марта. . Он имел в виду Советы.

Уже в 2 часа ночи 28 февраля Родзянко подписал датированое задним числом постановление: «Временный комитет членов Государственной думы при тяжелых условиях внутренней разрухи, вызванной мерами старого правительства, нашел себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка» [49] Революционное движение в России после свержения самодержавия. М., 1957. С. 402. .

ВКГД в течение ночи лихорадочно выпускал воззвания и обращения, забирая власть явочным порядком. В телеграмме командующим фронтам и начальнику штаба Верховного главнокомандующего ВКГД сообщил, что ввиду устранения от управления всего бывшего состава министров правительственная власть перешла в его руки, и Комитет приложит все силы к борьбе с внешним врагом. Временный комитет постановил отрешить от должности членов царского кабинета и впредь до формирования нового правительства назначил комиссаров для заведования делами министерств. Кадровым резервом стали Прогрессивный блок Госдумы и масонские организации. Они лучше всех были подготовлены к происходящему.

Мандаты комиссарам в большинстве случаев подписывал Родзянко, но формулировал их полномочия и занимался инструктажем Некрасов. Всего в ту ночь было назначено 24 комиссара, имена которых на следующий день появились в печати. Милюков справедливо заметил: «Вмешательство Государственной думы дало уличному и военному движению центр, дало ему знамя и лозунг и тем превратило восстание в революцию, которая кончилась свержением старого режима и династии» [50] Страна гибнет сегодня. С. 15. . Однако Дума скоро уйдет в небытие, а делить власть придется с Советами.

Затяжка с формированием нового правительства также объяснялась опасениями брать на себя ответственность. Однако серьезную роль сыграло и то обстоятельство, что наиболее активные руководители революции не желали, чтобы новое правительство вело свою легитимность от Государственной думы как института старого режима. И их совершенно не устраивала фигура Родзянко в качестве главы будущего правительства.

Об этом откровенно писал Милюков: «Дума была тенью своего прошлого» [51] Милюков П. Н. Воспоминания. Т. 2. С. 260. . Общим было убеждение, что Родзянко совершенно не приемлем для левых, с которыми предстояло находить общий язык. Левые, подтверждал Шульгин, «соглашались на Львова, соглашались потому, что кадеты все же имели в их глазах известный ореол. Родзянко был для них только помещик Екатеринославский и Новгородский, чью землю надо прежде всего отнять» [52] Шульгин В. В. Годы. Дни. 1920 год. С. 488. .

Князь Львов после полудня 1 марта приехал из Москвы. Он принадлежал к обедневшей ветви Рюриковичей. Окончив юридический факультет Московского университета, вернулся в родовое имение Поповку Тульской губернии и превратил ее вместе с братом в доходное хозяйство. На его политическое становление и мировоззрение в решающей степени повлиял сосед по имени граф Лев Николаевич Толстой, с которым князь был дружен и от которого усвоил идеи создания справедливого общественного строя. Философ Федор Августович Степун отмечал у Львова «славянофильское народолюбие, толстовское непротивленчество и несколько анархическое понимание свободы: «Свобода, пусть в тебе отчаются иные, я никогда в тебе не усумнюсь» [53] Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. СПб., 2000. С. 330. . Львов женился на графине Бобринской, которая являлась прямым потомком Екатерины Великой и графа Григория Орлова. Но супруга скоропостижно скончалась, и безутешный князь уединился в Оптиной пустыни, где даже хотел принять постриг. Но его сочли недостаточно готовым к монашескому подвигу. Из Оптиной Львов от общеземского движения отправился с врачебно-продовольственным отрядом на поля русско-японской войны, где его ближайшим коллегой стал Гучков.

Львов был депутатом I Думы, примыкал к правым кадетам. «Хотя он числился в рядах партии народной свободы, но я не помню, чтобы он принимал сколько-нибудь деятельное участие в партийной жизни, в заседаниях фракции или центрального комитета. Думаю, я не погрешу против истины, если скажу, что у него была репутация чистейшего и порядочнейшего человека, но не выдающейся политической силы» [54] Набоков В. Д. Временное правительство. С. 39. , — замечал Набоков. Затем политической карьере князь предпочел широкую филантропическую деятельность.