Ирина Рудычева - Французская империя и республика

Но вскоре французской армии пришлось столкнуться с куда более страшным и безжалостным врагом, нежели турки — с бубонной чумой. Болезнь вызывала панический страх у солдат, а Бонапарт, чтобы избежать эпидемии, спешно приказал уничтожить все захваченное ими при разграблении Яффы. Эта мера оказалась важной, но запоздалой. Заболевших с каждым днем становилось все больше (в частности, сам Наполеон сообщал о семистах), а положение с их лечением все ухудшалось: госпиталя, открытого в монастыре монахов Ордена святой земли, уже не хватало, сами монахи, ранее помогавшие армии, заперлись и больше не желали общаться с больными, а часть санитаров дезертировала. Большинство исторических источников сообщают о том, что Наполеон, стремясь собственным примером подавить панику, посетил барак, в котором лежали чумные больные. В своих воспоминаниях он описывал это событие так: «Одной из особенностей чумы является то, что она более опасна для тех, кто ее боится; почти все, кто позволил страху овладеть собой, умерли от нее. Главнокомандующий избавился от монахов Ордена святой земли, послав их в Иерусалим и Назарет; он лично отправился в госпиталь, его присутствие принесло улучшение больным; он приказал оперировать нескольких больных в своем присутствии, бубоны проткнули, чтобы облегчить наступление кризиса; он прикоснулся к тем, которые казались наиболее потерявшими присутствие духа, чтобы доказать им, что они страдают обычной, незаразной болезнью. Результатом всех принятых мер явилось сохранение армией уверенности в том, что это не чума; лишь несколько месяцев спустя пришлось все же согласиться с тем, что это была чума».

Этот рассказ давно стал хрестоматийным. Все ли в нем действительно было так, как об этом поведал сам Наполеон, трудно сказать. Тем более что некоторые его современники подвергали сомнению даже сам факт посещения им чумного барака. Среди них знаменитый член Французской академии, дипломат и писатель Франсуа-Рене де Шатобриан, который утверждал, что Наполеон туда «на самом деле даже не заглядывал». А некоторые исследователи, допуская факт посещения им госпиталя, указывают на то, что, помимо указанной цели, он преследовал еще одну, более для него существенную. Она состояла в том, чтобы развеять слухи о данном им врачу приказе отравить заболевших. Надо признать, что слухи эти действительно имели место и возникли неспроста. Очевидцы рассказывали, что 27 мая 1799 г., покидая Яффу, полководец столкнулся с трудной дилеммой: если вывезти больных чумой вместе с ранеными, то можно заразить всю армию, если же оставить их в городе, то с ними расправятся турки. Вот тогда-то он якобы и принял это страшное решение: отдал приказ полковому врачу Николя Рене Деженетту-Дюфришу дать пациентам большую дозу опиума. Но тот отказался его исполнить. О судьбе этих больных и раненых говорили разное: одни утверждали, что их было около 30 человек и вместе с арьергардом наполеоновской армии они были вывезены англичанами, другие увеличивали их число, по меньшей мере, до нескольких сотен и заявляли, что все они были отравлены по приказу Бонапарта.

Свидетельства очевидцев отступления французской армии из Сирии также весьма противоречивы. К примеру, Стендаль в своей книге о великом полководце писал: «Во время отступления от Сен-Жан-д’Акр Ассалини [4] Итальянский военный хирург Пьетро Ассалини, участник Египетского похода. Несмотря на то что он недолюбливал Наполеона, признавал, что тот проявлял заботу о больных и раненых солдатах. , подавший главнокомандующему рапорт, из которого явствовало, что перевозочных средств для больных не хватает, получил приказ выехать на дорогу, захватить там всех обозных лошадей и даже отобрать лошадей у офицеров. Эта суровая мера была проведена полностью, и ни один из больных, на исцеление которых, по мнению врачей, оставалась хоть какая-нибудь надежда, не был брошен». А вот другой, близкий к Наполеону участник похода — его секретарь Луи Антуан Фовель де Бурьенн, вспоминал: «Я видел, что сбрасывали с носилок изувеченных офицеров, коих приказано было нести и которые даже заплатили за этот труд деньги. Я видел, что покидали в степи изувеченных, раненых, зачумленных или даже только подозреваемых в зачумлении. Шествие освещалось горящими факелами, коими зажигали городки, местечки, деревни и покрывавшую землю богатую жатву. Вся страна пылала». Правда, ни Бурьенн, ни кто-либо другой из числа приближенных к полководцу не упоминают об отравлении больных чумой.

Между тем слухи о том, что Наполеон убивал своих раненых и больных, продолжали расти и множиться даже после его возвращения из Египта. Они распространялись как солдатами и офицерами французской армии, так и англичанами. Чтобы избавиться от этих обвинений, Наполеон велел запечатлеть свое посещение чумного барака на картине. По словам Боба Бриера, «полководец умел делать красивые жесты» и потому велел художнику изобразить, как он, «подражая жестам целителей, касается больных и умирающих». По той же причине «мертвый солдат был изображен живым, а сам госпиталь — гораздо большим и лучшим, чем он был на самом деле». Так, по мнению Бриера, родилась еще одна наполеоновская легенда.

Только спустя 15 лет, находясь уже в ссылке на о. Св. Елены, бывший император французов вынужден был признать, что в слухах об отравлении «есть доля правды». А состояла она, по его словам, вот в чем: «…у меня было сто человек, безнадежно больных чумой: ежели бы я их оставил, то их всех перерезали бы турки, и я спросил у врача Деженетта, нельзя ли дать им опиум для облегчения страданий: он возразил, что его долг только лечить, и раненые были оставлены. Как я и предполагал, через несколько часов все они были перерезаны».

Красочный рассказ о посещении больных чумой в Яффе был не первым и не последним мифом Египетского похода. Следующий был создан после безрезультатной осады крепости Сен-Жан-д’Акр (турки называли ее Аккой или Акрой), укрепленной массивными стенами. Одолеть этот «твердый орешек» было очень нелегко, но Наполеон считал, что сама «судьба заключена в этой скорлупе», и был намерен во что бы то ни стало расколоть его. Как писал А. Манфред, «за Сен-Жан-д’Акром открывалась дорога на Дамаск, на Алеппо; он уже видел себя идущим по великим путям Александра Македонского. Выйти только к Дамаску, а оттуда стремительным маршем к Евфрату, Багдаду — и путь в Индию открыт!» Но стремительного марша не получилось. Наполеоновская армия, измученная болезнями и палящим солнцем, подошла к городу только 18 марта. По мнению историков, приди она на три дня раньше, город был бы взят без проблем. Как оказалось, именно эта потеря времени стала для французов роковой.