Виктория Смолкин - Свято место пусто не бывает: история советского атеизма

Размышляя о ходе антирелигиозной кампании в 1966 г., Иван Бражник – заместитель председателя Совета по делам религий, образованного в 1965 г. за счет слияния Совета по делам РПЦ и Совета по делам религиозных культов, чтобы сосредоточить управление жизнью всех религиозных объединений в руках одного учреждения, – отметил, что «незаконное, поспешное закрытие церквей» при Хрущеве привело лишь к росту религиозности. Бражник сообщил своим слушателям, что в недавнем докладе Совета по делам религий Центральному комитету КПСС были представлены тревожные статистические данные: в Днепропетровской области, где в период с 1961 по 1966 г. было закрыто 129 церквей (83,5% от общего числа), «в оставшихся 20 храмах совершили в прошлом году на 17% больше обрядов, чем их было в 150 церквах» 378. В то же время в Вологодской области, где не было закрыто ни одной церкви, количество крещений, церковных браков и отпеваний снизилось. В Молдавской ССР в период с 1961 г. было закрыто более половины церквей, но, «несмотря на это, точнее, вопреки этому, может быть, еще точнее, благодаря этому, в республике не снижается, а повышается уровень религиозности населения». В Молдавской ССР 31% умерших в 1963 г. были похоронены с соблюдением религиозных обрядов, тогда как в 1965 г. соответствующий показатель превысил 40%. Доходы Русской православной церкви в Молдавской ССР в 1962 г. составили 1 миллион рублей, а к 1964 г. достигли 1,8 миллиона рублей. Чтобы проиллюстрировать этот тезис, Бражник рассказал, что в Тираспольской области, где закрыты все церкви, были крещены 1000 новорожденных 379. «Я прошу не устанавливать такую прямую закономерность. Мы понимаем, что такое наличие церквей и как оно содействует обрядности, – заключал Бражник. – Но пусть молдавские и днепропетровские товарищи объяснят и те цифры, которые приводятся о закрытии церквей» 380.

Исходя из таких результатов, и КГБ, и СДР рекомендовали партии смягчить административную политику по отношению к религии. Разумеется, это не означало, что советская политическая элита усомнилась в важности атеизма как цели, но она утратила уверенность, что к атеистическому обществу можно прийти с помощью административных методов.

В 1848 г. Маркс и Энгельс начали свой «Манифест Коммунистической партии» знаменитой фразой: «Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма» 381. В хрущевскую эпоху призрак бродил в самом царстве коммунизма – призрак религии. В начале хрущевской антирелигиозной кампании партийное руководство было уверено в возможности победить религию и построить атеистическое общество. Эта уверенность основывалась на вере в то, что у истории есть своя логика, что эта логика заключается в движении к коммунизму и что поэтому религия неизбежно должна отмереть. Этот оптимизм отражен в отчете, составленном в 1961 г. В. Г. Фуровым, новым заместителем председателя Совета по делам РПЦ, о его беседе с патриархом Алексием. Патриарх, как писал Фуров, «на многое смотрит с позиций человека из прошлого века, на наш взгляд уместным будет разъяснить ему и некоторые общие проблемы развития нашего советского общества: страна строит коммунизм, развивается наука, растет культура людей… И разве не ясно, какова перспектива церкви, скажем, лет через 20–30, когда люди, в силу законов развития общества и в результате воспитания, будут атеистами» 382. К концу хрущевской эпохи подобная наивность была уже редкостью.

Существование религии в Советском Союзе всегда представляло собой проблему для тех, кто считал СССР маяком всемирного коммунизма, но в контексте хрущевского утопического стремления построить коммунизм за несколько десятилетий религия превратилась в постыдное пятно, которое следовало вывести. В то же самое время, хотя в публичной сфере постоянно звучали оптимистические заявления о прогрессе и строительстве коммунизма, советское общество всегда осознавало противоречия и недостатки реальной советской жизни 383. Действительно, обещания Хрущева – что советская экономика «закопает» Соединенные Штаты к 1970 г. или что нынешнее поколение советской молодежи будет жить при коммунизме – требовали не меньшей веры, чем вера в трансцендентного Бога, который обратил девушку в каменный столб за богохульство. Поэтому за закрытыми дверями уверенность в прогрессивном движении советского общества к коммунизму была более сдержанной и религия во все большей степени рассматривалась как показатель дистанции между современным советским обществом и приходом коммунизма.

Амбициозной целью антирелигиозной кампании хрущевской эпохи было изгнание религии из советской жизни. Ради достижения этой цели партия мобилизовала значительные ресурсы и с помощью определенных мер добилась успеха в реализации атеистической миссии. К 1964 г. половина религиозных объектов в стране была закрыта, а автономия религиозных учреждений – жестко ограничена. Партии также удавалось во все большей степени вытеснять религию в частную жизнь с помощью слежки, вмешательства в религиозные обряды, разрушения религиозных объектов и борьбы с народными религиозными практиками. Партия сделала соблюдение религиозных обрядов более труднодоступным, а последствия их соблюдения – более существенными. Наконец, в публичной сфере советского общества постоянно звучала антирелигиозная и атеистическая пропаганда, тогда как религиозные организации практически не имели права голоса в общественной жизни и доступа к средствам массовой информации. В той мере, в какой религия присутствовала в публичном пространстве – в советских газетах, на радио, в кинофильмах, – она представала как объект страха, снисходительного отношения или насмешки.

В то же время, хотя антирелигиозная кампания, бесспорно, оказала разрушительное воздействие на жизнь религиозных учреждений и сообществ, пропагандисты атеизма сознавали свое поражение. Несмотря на все административные ограничения, марксистско-ленинские предсказания относительно исчезновения религии не оправдывались – религия оставалась фактом советской жизни, и это наглядно подтверждал постоянный рост церковных доходов и количества религиозных обрядов. Разнообразная реакция населения на антирелигиозную кампанию также показала: далеко не всем очевидно, что религии не должно быть места в коммунистическом обществе. Как было сказано в одном партийном докладе, «все чаще можно услышать: „Мы верим в Бога, Ленина и Хрущева“, [и] нередки случаи, когда в доме верующего можно встретить лежащие рядом молитвенник и Программу Коммунистической партии» 384. В то время как официальная идеология убеждала, что религия и коммунизм органически несовместимы, многие – в том числе даже некоторые члены партии – не видели тут противоречия и не понимали стержневой идеи атеистического проекта. Некоторые пропагандисты атеизма по-прежнему с энтузиазмом сообщали об отдельных примерах успеха, но большинство жаловалось, что против религии они смогли достичь немногого.