Коллектив авторов Биографии и мемуары - Русское лихолетье. История проигравших. Воспоминания русских эмигрантов времен революции 1917 года и Гражданской войны

Вы говорите сейчас о приблизительно 1911–1912 годах.

Да, я сюда приехал в 1909 году. Девятый, десятый, одиннадцатый…

Какие были центры? Были какие-то постоянные помещения, где русские собирались?

Была Тургеневская библиотека. Это была огромная библиотека, которая с каждым годом увеличивалась, потому что на нее много жертвовали. И уже после первой войны она даже финансировалась французским правительством, и французское правительство дало чудное помещение, целый дом. Это был огромный запас книг, который Тургенев начал. Немцы всю эту библиотеку увезли, а это был один из центров культурных русской жизни.

А где русские собирались, когда не было таких политических вечеров?

В кафе. Во-первых, конечно, не было таких специально русских кафе, были русские лавочки, еврейские скорее, тоже не так много, но кафе – это уже по характеру. Почти все жили в латинском квартале, и в латинском квартале большей частью собирались в кафе «Даркур» на бульваре Сан-Мишель, то в кафе «Дюпонтио», это на углу Суфло и бульвара Сан-Мишель. А вот Ленин имел свою резиденцию возле Данфер-Рошро (Denfert-Rochereau). Туда мало кто ходил. Кроме того, уже начал выдвигаться Монпарнас. Кафе Дю Дом (Le Dome), кафе Ротонда (de la Rotonde). Это были еще маленькие, крошечные бистро, где были клеенчатые скамейки возле стен и стойка, очень скромно. Потом благодаря тому, что туда стали ходить и художники, и поэты, и все эмигранты, – это они создали репутацию кафе, – все постепенно стали развиваться и превратились в шикарные большие кафе. Но когда я там был в те годы, 1910-1911-м, это были крошечные бистро. Там было очень дешево, туда можно было приходить в девять часов вечера заказать одно кофе-крем в таком высоком стакане, и сидеть с этим кофе-крем до часу ночи, до двух часов ночи.

И русская студенческая молодежь, политическая молодежь так вот в этих кафе и собиралась, разговаривала, споры вели?

Конечно, там знали, что через неделю будут дискуссии по какому-нибудь аграрному вопросу, или по другому вопросу будет выступать Ленин, будет выступать Цейтлин, будет выступать Авксентьев. Так это уже все непременно шли.

Хорошо. И вот последнее, о чем я хотел попросить рассказать, это о Шаляпине, которого вы, кажется, очень долго и очень близко знали. И может вы бы сказали то, что вам запомнилось об его отношении к революции.

Отношение Шаляпина к революции выражалось в том, что он как-то не мог понять и не хотел принять этой грубости. Он большой артист по душе. И хотя он вырос, сами знаете, из низов, его отец был пьяница большой, все-таки все грубое его очень коробило. О нем ходят слухи, что он сам был большим хамом, что он со всеми грубо обращался, но это неправда. Он был очень импульсивный человек. Он был человек, которому претило все нелогичное, все некрасивое и все неорганизованное. И потом, главным образом, он совершенно не переваривал людей, которые с претензией о чем-то говорили, в чем ничего не понимали. Вот так он относился к большевикам: считал, что они превратили театр и искусство в какое-то болото, что ничего не смогли сделать, что с ним обращались как с каким-то… Он понимал, что он очень большой человек, а к нему приходили без всяких церемоний днем и ночью, к нему на квартиру, не давали покоя. «Шаляпин, пойди спой то, Шаляпин, пойди туда, ты для народа должен это». А что эти босяки понимают? И когда, наконец, устраивали какой-нибудь концерт, он говорил: «И что же, я пел за мешок муки». Этого, конечно, он не переварил. И уехал он из России, потому что ему там жить было очень тяжело. Ему разрешили устроить в Риге концерт и позволили уехать туда. Я не помню, было это в 1921 году, нет, подождите… Это было в 1923 году, определенно в 1923 году.

А когда вы познакомились с Шаляпиным? И как долго вы его знали?

В 1923 познакомился и до его смерти я его знал. В первый год, когда он поехал в Ригу, где должен был давать свой первый концерт, он потом вернулся обратно. Ему очень понравилось, как в Риге все-таки еще можно хорошо жить. Когда они увидели, что он вернулся и привез деньги, и сдал их, ему разрешили ехать второй раз. Но он уже тогда имел в виду, что он второй раз не вернется, и он уже поехал с семьей. Не знаю, под каким предлогом ему позволили уехать с семьей. Уже в Риге на эти деньги, которые он там получил, он решил остаться за границей и приехал в Париж. Вот тут я с ним чуть ли не в первую неделю его приезда познакомился, потому что у нас были общие знакомые: его секретарь и импресарио был братом нашего бухгалтера в Киеве, который тоже сюда приехал потом, в Париж, и у нас работал. И конечно, через его секретаря я познакомился с Шаляпиным, мы с ним сразу так сдружились, что мы уже потом оставались всегда друзьями до его смерти.

Было много разговоров, я не знаю, обоснованных или нет, что советское правительство прилагало много усилий, чтобы вернуть его обратно. Может, расскажете, когда это было, и как это происходило?

Бесконечно и постоянно. Первым был Красин, если вы помните, он тогда был то ли послом, то ли начальником коммерческой миссии, торгпредства. Я видел за завтраком Красина у Шаляпина, и он его все уговаривал вернуться в Россию. Шаляпин на это никогда не соглашался. Потом его начал бомбардировать письмами Горький, с которым он был в очень хороших отношениях, они всегда были друзья, были на «ты». На эти письма Федор Иванович всегда отвечал Горькому, объяснял ему, почему он не может там быть. Его там никто не понимает, здесь, когда он выступает, он чувствует, что публика, пред которой он поет, может его оценить, а там – пьяная толпа. Только тогда это и была пьяная толпа, которая могла ходить в театр, пьяная толпа, которая приходила его слушать, и она ему враждебна и чужда, в таких условиях он не может работать, конечно. На этой полемике и кончилась их дружба. В результате у них было свидание где-то на Капри, и они окончательно рассорились году в 1926-м, и так до смерти больше не переписывались и не встречались.

А какие постановки и какие концерты, может быть, оперы вам запомнились с Шаляпиным, какие больше всего на вас произвели впечатление?

Конечно, больше всего «Борис Годунов». «Борис Годунов» – даже нельзя назвать это зрелищем, это такое высокое духовное удовольствие. Вы забывали, несмотря на то, что человек пел, пел в такт, и, казалось бы, каждое движение должно соответствовать тактам, складывалось впечатление, что он не поет и не играет, а живет. Это живой Борис, который пред вами встал и трагически переживает свои тяжелые моменты. Это было совершенно необъяснимо. Для меня особенно ярко, потому что я присутствовал на всех репетициях, и затем я с ним большей частью приезжал в театр уже в шесть часов. Он очень добросовестно относился к своим обязанностям, очень уважал театр, уважал музыку, и особенно требовательным был поэтому ко своему окружению. Неудивительно, потому что он и к себе был очень требователен. Он приезжал в театр в шесть часов, чтобы начать гримироваться, когда спектакль начинался в половине девятого только. Грим его был совершенно потрясающим. У меня сохранилось несколько фотографий. Он всегда сам гримировался. Причем для спектакля «Борис Годунов», где действие происходит в течение нескольких лет, на каждом антракте старил он свое лицо и движения. И вы чувствовали, что этот человек стареет. Затем «Князь Игорь», где он играл две роли: большей частью князя Галицкого и хана. Вот эти две оперы, конечно, больше всего потрясали. Но затем «Севильский цирюльник», его Дон Базиль – это что-то совершенное.