Сергей Никитин - Как квакеры спасали Россию [litres]

Выступление Грегори Уэлча было, пожалуй, первой критикой самой идеи сотрудничества квакеров с «товарищами». Всегда полные сострадания, говорящие правду в лицо и ожидающие правдивости от других, квакеры, незнакомые с особенностями большевистского менталитета, видели новые власти такими, какими им хотелось их видеть. Грегори Уэлч, бегло говоривший по-русски, проведший в России два года, переживший там революцию и Гражданскую войну, отлично понимал опасность принятия всего, что провозглашали большевики, за чистую монету. Он резонно опасался ловушки, в которую доверчивые квакеры могли легко попасть: большевики будут любезно улыбаться и принимать дары, при этом отказывая им в праве самостоятельно распределять гуманитарную помощь и устанавливать контакты с духовно близкими сектами и толстовцами.

Неудивительно, что, услышав такие речи Уэлча, английские квакеры приняли логичное, как им казалось, решение: прямо сказать русским, что они действуют исходя из христианских принципов, стремятся построить на земле всемирное царство справедливости, любви и братства, а потому протягивают руку попавшему в беду русскому народу. Английские квакеры решили передать через Уоттса советскому правительству «Заявление о намерениях» – послание с изложением их духовных целей и посмотреть, будут ли большевики по-прежнему принимать их помощь. Они решили, что, если так сделают, никто не сможет обвинить их в попытках ввести в заблуждение коммунистические власти.

Люси Биддл Льюис сдержанно отнеслась к этой идее и, поскольку текст должен был быть согласован и с американскими квакерами, предложила собранию написать Вилбуру Томасу в Филадельфию, при этом и сама тоже написала ему о своем осторожном отношении к плану англичан.

В Лондонском комитете составили черновик письма, которое начиналось с комплиментов и добрых слов в адрес Кремля:

Мы высоко ценим ту работу, которую, как сообщается, вы делаете для социального подъема русского народа, работу по защите матери и ребенка, по социальному обеспечению, народному образованию и т. д. Мы с удовольствием бы приняли участие и сотрудничали с вами в этих областях.

Затем квакеры честно излагали свои принципы и указывали цели, которые они преследовали:

Мы активно выступаем за преодоление расовых и классовых барьеров, стремясь сделать все для того, чтобы все человечество стало «Обществом Друзей».

Ссылаясь на свою историю, квакеры подчеркивали свое извечное диссидентство:

Порой мы действовали вопреки законам нашей страны, когда законодатели требовали от нас, чтобы мы нарушили свои принципы, а в особенности когда от нас требовали, чтобы мы лишали людей жизни в боевых действиях.

Подводя черту, квакеры честно спрашивали у большевиков:

…Мы желали бы узнать, что вы думаете о нас и нашем желании объединить наши усилия с русским народом. С учетом вышесказанного мы хотели бы обратиться к вам с просьбой позволить приехать в Россию представителям «Общества Друзей» с целью организации независимой работы по оказанию материальной помощи, а также для того, чтобы продвигать наши международные и духовные идеалы и жизненные принципы.

Черновик, кроме Филадельфии, был отправлен еще в Москву Артуру Уоттсу, чтобы узнать и его мнение. Реакция находившегося в Советской России Уоттса была эмоциональной. Черновик он назвал «эдаким ненавязчивым чтением лекции и объяснением наших „основных озабоченностей“». Он резонно раскритиковал текст в той части, где квакеры писали о классах: «Мне будет очень непросто убедить адресатов в целесообразности вашей „кампании по преодолению классовых барьеров“». При этом Уоттс справедливо упрекал лондонских авторов письма в лицемерии, напомнив им о том, что британские квакеры по-прежнему контролировали свои отрасли промышленности в Англии, а их английские рабочие – ничего не контролировали. Он писал: «Я выступаю категорически против того, чтобы мы прикидывались, что мы лучше, чем мы есть на самом деле».

Вместе с тем Уоттс осудил Лондонский комитет за его очевидную осторожность и опасения, что помощь квакеров будет истолковываться как выражение симпатии большевистской власти. Он заметил, что ему было трудно поверить в то, что квакеры воздержались бы от помощи русским детям из опасения, что где-то их не так поймут. И добавил: «Это уж совсем недостойное заявление с вашей стороны. Вы требовали от царских властей заявлений о том, что наша помощь не будет рассматриваться как указывающая на одобрение их целей и способов их достижения?» Он провел параллели с библейскими притчами, вопрошая, помышлял ли Христос о том, чтобы составить «Заявление о намерениях», прежде чем воскресить дочь центуриона, и отпустил саркастический комментарий, что, если бы добрый самаритянин для начала составил хорошо продуманный протокол о намерениях, «то мы, наверно, восхищались бы его „квакерской предусмотрительностью“, но это, пожалуй, исказило бы саму идею притчи».

В конце своего послания Уоттс взывает к гуманности:

Этой зимой от холода и голода в России будут страдать тысячи детишек. Вы можете помочь лишь немногим. Позволите ли вы этим немногим дрожать от холода, пока вы переживаете, правильно ли вас поняли?

Следует отметить, что американские квакеры тоже резко выступили против текста «Заявления о намерениях». По их мнению, такой документ только усложнил бы и без того непростую ситуацию: они опасались, что таким письмом можно оборвать все контакты и захлопнуть чуть приоткрывшуюся дверь. А ведь речь шла о спасении многих жизней. Американцы резонно заявляли, что именно по их делам русские будут судить о квакерах. И только тогда, когда благодарный народ сам захочет узнать, кто же такие эти квакеры, – можно будет ответить на возникшие вопросы и рассказать об Обществе Друзей.

Одним из важных пунктов «Заявления о намерениях» было пожелание открыть в России «квакерское посольство». Идею такого представительства, как мы помним, выдвигали еще сотрудники первой квакерской миссии: ее руководитель Теодор Ригг в 1919 году делился своим видением того, как и где можно было бы – при согласии большевистских властей – открыть такое посольство. Идею посольства поддерживали английские квакеры, в том числе и Грегори Уэлч. Осенью 1920 года он писал:

Я думаю, что лучшим способом продвижения Квакерского посольства в России было бы наше участие в каких-то рутинных делах, в обычной жизни, в людских проблемах. Создание и поддержка круга Друзей, стремящихся найти истинный образ жизни, желающих найти Бога, было бы прочной основой для Квакерского посольства и его работы, в случае его открытия.