Джеймс Хоус - Наикратчайшая история Англии

«Всплеск популярности Партии за независимость… не стоит связывать с враждебностью общества по отношению к Европе, так как этот вопрос никогда не входил и в число десяти самых насущных проблем британцев».

Дэниел Ханнан, член Европарламента от тори, которого в Financial Times впоследствии назовут «идеологом Брексита», сказал, что Фарадж нашел решение. Евроскептики, тщетно выступавшие за выход из Евросоюза в течение двадцати лет, наконец-то заполучили на свою сторону английских обывателей. Ханнан предложил договор между тори и Партией за независимость – и полностью переписал историю выступлений против ЕС.

В 1990-е гг. протесты против ЕС воспевали грабительский, охватывающий все океаны британский капитализм; ныне же, в поисках сочувствия у рабочего класса с его оборонительными настроениями, евроскептицизм стал педалировать тему английского сопротивления. Справа: фрагмент сцены 57 Гобелена из Байе (© Myrabella / 2011 Creative Commons)

Изначально евроскептицизм был крестовым походом против ничем не сдерживаемого капитализма. Избиратели мало интересовались подобными идеями, как и «армия нового образца» Фараджа: большинство из них мечтало просто о стабильном обществе, где говорили бы по-английски, было бы меньше конкурентов за рабочие места, существовали бы доступное жилье и медицина. Подход решено было изменить. Выход из ЕС больше не связывался со смелой высадкой с корабля американского флота «Свободное предпринимательство». Теперь это был последний рубеж культурной классовой борьбы между англичанами и коллаборационистской элитой, выступавшей за европейскую оккупацию.

«14 октября 1066 г.: английская накба [59] Накба – понятие, используемое в арабских и левых источниках для описания исхода более 700 тысяч палестинских арабов в результате Арабо-израильской и Шестидневной войн. Здесь использовано в значении катастрофы, приведшей к разрушению нации и страны. . Гарольд Годвинсон, последний англосаксонский король, пал в битве, что открыло дверь оккупации и феодализму».

Англичане, как писал Ханнан, принесли с собой свободу «из глубины германских лесов», но после нормандского завоевания «английскость почти что, по определению, стала синонимом бедности и подчинения». В последние века, по его словам, матросы Королевского флота «предполагали, что адмирал, принадлежа к высшему классу, наверняка сочувствует французам». ЕС был лишь последним в череде континентальных диктатур, которые при содействии коллаборационистской элиты порабощали несчастных англичан.

Культурная классовая война по Дэниелу Ханнану

Как и любая эффективная демагогия, этот подход сработал, потому что содержал зерно истины. Повседневный опыт простых англичан от поколения к поколению заключался в том, что ими руководила элита, разговаривавшая на другом языке.

«Спустя почти тысячу лет после нормандского завоевания язык власти (parliament – парламент, government – правительство, civil service – государственная служба, police – полиция, court – суд, judge – судья), армии (army – армия, navy – флот, soldier – солдат, battle – битва, campaign – кампания) и финансов (interest – процент, rent – рента, money – деньги, tax – налоги, mortgage – ипотека, asset – актив, property – собственность, inheritance – наследство) сохраняет сильное французское влияние… Англосаксонские слова продолжают преобладать в повседневной лексике».

В 2013 г. Лондонская школа экономики провела исследование, показывающее, насколько история до сих пор жива. Исследователи сопоставили имена студентов Оксфорда и Кембриджа старого и нового времени при помощи алгоритмов, которые обнаружили полное сохранение статуса. Оказалось, что ни Черная смерть, ни Реформация, ни промышленная революция, ни две мировые войны не смогли внести серьезные изменения в состав элиты с момента начала ведения записей в XII в.

«Через тысячу лет после Вильгельма Завоевателя для продвижения по-прежнему нужно носить нормандскую фамилию вроде Дарси или Перси».

Неудивительно, что, когда отступники из элиты начали рассказывать о том, почему ЕС – безусловное зло, обычные англичане, утомленные переменами, иммиграцией и режимом экономии, охотно поверили этим рассказам.

Как коммунисты в свое время проникали в состав лейбористов, так хорошо оплачиваемые активисты начали входить в ряды местных ячеек Консервативной партии (которые часто состояли из незначительного количества членов, притом пожилых) в тех районах, где позиции Партии за независимость были сильнее всего. После подобной радикализации ячейки начинали оказывать давление на своих представителей в парламенте. Премьер-министр Дэвид Кэмерон вскоре начал пугаться «безумных косоглазых мужланов», как назвал этих людей близкий к нему источник. Он обещал организовать референдум в случае своего переизбрания и приступил к преобразованию Консервативной и Юнионистской партии.

Предвыборный плакат Консервативной партии, Лафборо, 9 апреля 2015 г. Фотография Марка Северна (© Alamy). Заголовок в Daily Mail, 21 апреля 2015 г.: «Как я буду шантажировать Англию на 148 миллиардов фунтов посредством самой опасной женщины в Британии»

Шотландцы только что высказали свою лояльность союзу на референдуме 2014 г., и Шотландская национальная партия имела в парламенте лишь жалкие шесть мест. Однако во время предвыборной кампании 2015 г., впервые с 1745 г., английский национализм – пусть и замаскированный – обратился против другой основополагающей нации Великобритании. Шотландцев изображали практически враждебным народом, а их союзников в Лондоне и на Севере Англии – легковерными предателями.

Консерваторы традиционного толка были обеспокоены. Другие же считали эту тактику превосходной.

«Борис Джонсон, мэр Лондона, на этой неделе сообщил FT, что считает “расхлябанной размазней” критику кампании тори, сделавшей своей мишенью м-ра Милибанда и Шотландскую национальную партию».

Тактика сработала так хорошо, что все изменилось. Великобритании был фактически вынесен смертный приговор: вся Шотландия внезапно стала националистской.