Александр Гапоненко - Битва при Молодях. Неизвестные страницы русской истории

Правда, линия любви на руке князя говорила, что он женится на вдове с ребенком и от этого брака родится три сына, но мало ли что может померещиться ведунье, даже такой искусной, как она.

Хворостинин потряс головой из стороны в сторону, чтобы избавиться от обаявшего его женского морока, и стал объяснять, по какому поводу позвал помощницу ключника.

– Есть у меня, Евфросиния, для тебя непростое задание. Найди возле храма Иоанна Богослова лавку менялы Йосифа Шафира. – Князь протянул золотую монету. – Вот тебе султаний. Попросишь Йосифа разменять его на наши серебряные монеты. Скажешь, что тебе выплатили пенсию за погибшего мужа – привез новый наместник, который его знал по осаде Полоцка.

За один золотой проси восемьсот денег московских или четыреста денег новгородских. Поторгуйся при обмене, но не очень сильно. Как серебро получишь, скажи, что у тебя есть еще два золотых, но ты их с собой не взяла, поскольку боялась, что тати их могут выкрасть на улице. Скажи, что готова обменять эти два султания по тому же курсу, если он придет к тебе в хоромы. Йосиф жадный и обязательно придет за своей выгодой, а ты его ко мне направь. Я хочу с ним по одному делу переговорить, но только, чтобы об этом никто из посадских не ведал. Поняла, красавица?

Хворостинин осекся. Слово «красавица» слетело у него с языка, само собой.

Евфросиния заметила неловкость князя от того, что он назвал ее красавицей, но сделала вид, что ничего не произошло.

– Поняла, княже, как не понять? Ведунья же я, как говорила. Знаю, что тот Йосиф торговлей занимается с литовцами, поляками, да и с немцами. Вечером придет он сюда.

Хворостинин обрадовался, что удалось так просто выйти из неловкой ситуации в разговоре с понравившейся ему молодой женщиной и, в знак благодарности, объявил:

– Да, серебро, что поменяешь, себе оставь. Шуйский, небось, не платил тебе за службу?

Полякова тяжело вздохнула, подтвердив таким образом, что бывший наместник был патологически жаден и обещанного за службу жалования действительно ей ни разу не выплатил. Она спрятала султаний в складках своего сарафана, повернулась и вышла.

Через два часа помощница ключника вернулась и сказала, что Йосиф дал ей за золотой только семьсот московских денег и придет поздно вечером поменять остальные. Стражу она предупредила, и та проводит менялу прямо к Хворостинину.

Потом Евфросиния попросила отпустить ее завтра с утра сходить проведать дочку и сестру, занести им съестных припасов. Князь разрешил и дал распоряжение выделить сани, на которых привезли пушнину, да одного вооруженного слугу, чтобы охранять свою помощницу по дороге.

Напоследок князь неуверенным голосом спросил: Евфросиния, а что под моей палатой находится? Ты там не бываешь?

Молодая вдова с подозрением посмотрела на своего начальника и ответила:

– Нет, Дмитрий Иванович, там, в клети, съестные припасы хранятся, да ход в сторожевую башню проходит. Я же ночую в каморе на чердаке, выше этих палат. А что?

Хворостинин опять смутился, поскольку думал совсем не о том, как найти в хоромах спальню молодой женщины, а о вести, услышанной от незнакомки в черном в храме.

– Нет-нет. Это я про другое, – стал оправдываться Дмитрий Иванович. Потом разозлился сам на себя за эти оправдания и нервно произнес:

– Все, иди, пригласи городского голову, он уже в сенях давно должен дожидаться.

В парадную палату вошел дворянин Фёдор Илларионович Потёмкин. Это был среднего роста полный мужчина лет сорока. На нем был надет длиннополый синий кафтан с нашитыми поперек груди серебряными шнурами и красные порты, заправленные в короткие кожаные сапоги. Весь внешний вид вошедшего излучал энергию. По принятому относительно недавно закону он был выбран местными «лучшими людьми» на должность головы и отвечал за организацию всей городской жизни.

В разговоре с Потемкиным выяснилось, что наиболее острой военной проблемой были деревянные стены Смоленска, которые давно обветшали и не могли выдержать даже небольшого обстрела из пушек. Требовалось срочно строить крепкую каменную стену вокруг главного западного форпоста Руси. Одной защиты Одигитрии для города будет, в случае чего, совершенно недостаточно. Хворостинин пообещал на днях обойти с головой все городские укрепления и потом написать доклад в Боярскую думу о необходимости возводить каменную стену вокруг Смоленска.

Еще в городе по ночам сильно шалили лихие люди. Договорились с Потемкиным, что ночью надо ставить поперек улиц рогатки и посылать дежурить наряды вооруженной городской стражи, как в Москве.

Недоимщиков решили из тюрьмы отпустить на условиях, что они покроют задолженность казне в течение этого года. По делу душегубов и татей уже шло следствие и скоро должны были назначить дату суда.

Ученого монаха Хворостинин обещал сам допросить, поскольку епископ был болен.

Наконец, с посадским головой договорились, что на днях князь устроит званый обед, на который пригласит бояр, детей боярских, дворян, купцов, судей, чтобы познакомиться со всеми и выслушать их просьбы. Как было принято в таких случаях, обед устроят в складчину, а его организацию поручат ключнику.

От встречи с Потемкиным у воеводы осталось хорошее впечатление, поскольку тот дотошно разбирался в городских делах, не пытался подстроиться под наместника, показывал заботу о выбравших его людях и не искал личной корысти в общественных делах.

Все вопросы с городским головой за раз решить было нельзя, поэтому договорились, что их встречи будут проводиться регулярно.

Меняла. Немецкая средневековая гравюра

Через полчаса после того, как ушел городской голова, стрелец привел к Хворостинину менялу Йосифа, спрашивавшего при входе в наместнические хоромы Евфросинию.

В приемную палату вошел высокий худой еврей, одетый в засаленный длиннополый кафтан неопределенного цвета, поверх которого был накинут черный плащ из шерстяной материи; на голове вошедшего громоздилась мягкая круглая шляпа с широкими полями. При ходьбе Йосиф немного прихрамывал на правую ногу и поэтому опирался на длинный сучковатый посох.

Когда меняла снял шляпу, Хворостинину открылось широкое, все покрытое рыжими веснушками лицо, обрамленное длинными седыми волосами, пейсами, длинной бородой и столь же длинными усами; на лице менялы далеко вперед выпирал крючковатый нос и блестели чуть выпуклые черные глаза.

Войдя в палату, Йосиф остановился у двери и, бросив взгляд на Хворостинина, сразу предположил, что тот будет просить у него деньги в долг, как это часто делал раньше Шуйский. Меняла сделал вид, что не понял цели встречи и, кивнув головой, имитируя поклон, невинно спросил у сидевшего за столом Хворостинина: