Александр Гапоненко - Битва при Молодях. Неизвестные страницы русской истории

Матери и сестры нигде не было видно.

Петр скомандовал мужикам подбираться ближе к дому ползком, прячась в давно некошеной траве.

Когда до избы им оставалось два десятка метров из дверей вышло еще два ногайца и пошли к пасшимся невдалеке лошадям, видимо собираясь куда-то поехать.

Юноша поднялся из травы и выстрелил из самострела по одному из вышедших из избы непрошенных гостей. Стрела попала ему прямо в горло и он, глухо булькнув кровью, упал на землю.

Второй ногаец обернулся, выхватил из-за пояса саблю и хотел пойти с ней на Петра, но к нему подбежал Федор, прятавшийся в траве поблизости, и ловко проткнул насквозь рогатиной.

Перед смертью ногаец что-то истошно закричал на своем языке. Повар и костровой, услышав этот крик, вскочили и побежали в лес. За ним побежали двое монастырских мужиков с топорами.

На истошный крик соплеменника из избы выскочило еще два ногайца. Каждый из них держал на плече по узлу, в которые были упакованы нехитрые пожитки семьи кузнеца.

Один из ногайцев, увидев противников, бросил узел, вытащил из-за спины лук, положил на тетиву стрелу и пустил ее в подбегавшего к нему монастырского мужика с топором. Стрела попала тому в плечо, и он упал на колено. Второй ногаец запутался в узле с крадеными вещами и вытащить лук не успел.

Двое монастырских мужиков с топорами наперевес подбежали к ногайцам и попытались их зарубить. Кочевники стали ожесточенно отбиваться от мужиков саблями.

Петр подбежал к оборонявшимся ногайцам и замахнулся на одного из них секирой. Тот закрылся от удара саблей, но ее тонкое лезвие не выдержало мощного удара боевой секиры и расколись пополам. Удар смертоносного орудия пришелся по плечу кочевника и легко отсек от туловища левую руку. Ногаец дико вскрикнул, инстинктивно отшатнулся в сторону и, так и не выпустив сабли из правой руки, замертво упал на землю.

В это время подбежал Федор и заколол рогатиной последнего ногайца.

Увидев, что с вооруженными противниками покончено, Петр стремительно влетел в родное жилище и увидел там душераздирающую сцену.

Посреди избы, на лавке, сидела заплаканная мать, а к ней всем телом прижималась до смерти перепуганная сестра. Одна рука матери была закована в кандалы. Второй браслет кандалов был тоже заклепан, но пуст. Похоже, что кто-то пытался заковать этот второй металлический браслет на руке у девочки, но тот сполз со слишком узкого запястья.

Рядом с его женщинами лежали небольшая наковальня, молоток, зубило и несколько неиспользованных металлических заклепок.

Увидев вошедшего с оружием в руках сына, мать показала ему глазами на занавеску, отгораживающую женский закуток за печью от светлицы. Сын отодвинул занавеску: там стоял невысокий толстый человек восточной внешности, в полосатом шелковом халате, стянутом шелковым кушаком, и в кожаной шапке. Толстяк пытался спрятаться от юноши за большой корзиной из ивовых прутьев, которую их отец использовал обычно для перевозки выловленной рыбы.

Теперь эта пустая корзина явно готовилась для перевозки Насти на вьючной лошади, поскольку к ней были привязаны длинные ремни из сыромятной кожи. Из-под днища корзины выглядывала костяная ручка неловко запрятанного там кривого ножа. Человек в халате, увидев в руках юноши окровавленную секиру, стал что-то горячо объяснять на незнакомом языке, размахивать при этом пухлыми ручками. Потом он сложил ручки вместе и, в знак покорности, протянул их вперед Петру.

Петр связал ногайца его же поясом и положил лицом вниз на пол. После этого он сбил зубилом оковы с руки матери.

Успокоив немного своих женщин, он велел им побыстрее собираться, а сам вывел захваченного пленника на двор.

На дворе он встретил Иллиодора, вооруженного суковатой дубиной. Он услышал крики и прибежал на помощь своим товарищам.

Разглядев пленника Петра, монах заговорил с ним по-татарски:

– Тавил, какая неожиданная встреча! Ты решил не дожидаться, когда к тебе привезут с Руси новых рабов и сам приехал за ними?

Тавил обомлел от неожиданной встречи, но быстро пришел в себя и стал быстро-быстро говорить:

– Что ты, Игнат, какая торговля рабами? Я поставляю зерно и другие продукты ногайским воинам. Меня прогнали прочь с рынка в Кафе, как ты помнишь. К торговле рабами я больше не имею никакого отношения. Замолви за меня словечко перед этим юношей со страшной секирой в руках. Ты же помнишь, как я хорошо относился к тебе – разрешал гулять по Кафе, ходить в церковь и работать толмачом.

– Да, а потом продал генуэзцам, – напомнил, удивленный наглостью торговца Иллиодор.

– Так это были хорошие хозяева. Видишь, ты даже вернулся на родину, стал священником. Разве это плохая судьба?

Иллиодор объяснил Петру, что это тот самый Тавил, который торговал русскими на рынке рабов в Крыму, продал и его, и сестру Хворостинина. Сейчас же он просит его помиловать, поскольку теперь торгует съестными припасами.

Тавил услышал фамилию Хворостининых и тотчас же стал пояснять по-татарски:

– Да, сестра князя Хворостинина жива, она едет в обозе принца Шардана. Принц хочет взять ее в жены. Шардан скоро станет наместником Смоленска, и будет жить с княжной Анастасией в богатстве и чести. Но если ее кто-то хочет выкупить из гарема, то я могу за небольшую мзду помочь. Дело верное, я хорошо знаю принца Шардана.

Иллиодор перевел все сказанное Тавилом Петру.

Тут подошел Федор и сказал, что стоящие во дворе ногайские телеги доверху нагружены кандалами. Для наглядности он показал один экземпляр обнаруженного груза. Это были точно такие же кандалы, как те, которыми сковали мать юноши.

Петр взял у Федора принесённые кандалы, взвесил их в руке и, обращаясь к Иллиодору, сказал:

– Узнай у своего старого знакомого, это такие припасы он поставлял ногайцам?

Тавил понял суть вопроса без перевода и что-то стал лепетать в свое оправдание.

Иллиодор перевел:

– Тавил просит его помиловать. Говорит, что наш Бог велит любить людей и прощать ближним их прегрешения.

– Так то, ближним, а он какой ближний? Он супостат, который пришел к нам на землю грабить, убивать и веру нашу православнуюпопирать. Таким наш Бог не заповедовал прощать преступления. Верно, Иллиодор?

Иллиодор промолчал. Ни в книгах, ни в общении с монахами он не нашел ответа на этот, наверное, самый главный в богословии вопрос – кто есть ближний, которого надо любить.

А Петр и не ждал ответа на свой вопрос. Он точно знал, что врагов народа и православной веры надо убивать. Так же, как это знал князь Хворостинин, стрелецкий голова Огнев, Степан, его отец Гордей и множество других окружавших его хороших людей. А сейчас убить врага должен был он.

Сын кузнеца схватил пленника за ворот халата и потащил силой за избу. Торговец упирался, понимая, чем это ему грозит и что-то страстно говорил на своем языке, видимо, просил пощады. Петр знать, что говорит работорговец, не желал. Перед его глазами стоял образ перепуганной сестры, прижимавшейся к закованной в кандалы матери.