Евгений Трефилов - Пугачев

Конечно, в последние годы о восстании и его вожаке пишут не так много, как в советское время. Тем не менее некоторые исследователи в той или иной степени затрагивают эту тему. Например, именно пугачевщина стала главным предметом изучения для современного историка В. Я. Мауля. Ученый явно относится к восставшим с большей симпатией, чем к их противникам, но это отнюдь не означает, что он лишь повторяет точку зрения советских предшественников. Исследователь полагает, что пугачевский бунт был своего рода защитной реакцией на проводившуюся в России модернизацию. Его предводитель мечтал «изменить страну, вернуть ее в традиционное русло». Подобное желание стало, по мнению историка, одной из причин, по которым Пугачев решился стать «Петром III» и сделал это лучше других самозванцев. Другие причины — «наличие у него особых харизматических задатков, отсутствовавших у прочих претендентов на это высокое имя», «базисные черты православного человека», «чуткая боль к народным страданиям», «готовность использовать новые средства достижения цели, завуалировав их под традиционной “оболочкой”». К тому же в этом, полагает Мауль, «не последнюю роль играла и несомненная психическая неординарность Пугачева, наличие высокой, как правило, не соответствовавшей реальному статусу, самооценки» [15] См.: Мауль В. Я. Емельян Пугачев: восхождение личности в социокультурном контексте переходной эпохи // Казачество России: прошлое и настоящее: Сборник научных статей. Вып. 1. Ростов-н/Д., 2006. С. 237, 238. .

Источники, на которых основана эта книга, можно разделить на три большие группы:

источники, отражающие точку зрения противников восстания (манифесты и указы Екатерины II, переписка императрицы с чиновниками и военачальниками, принимавшими участие в подавлении бунта, рапорты военачальников, мемуары современников и пр.);

документы, вышедшие из-под пера самих повстанцев (манифесты и указы самозваного царя, переписка повстанческих командиров и пр.);

судебно-следственные материалы (допросы бунтовщиков, в том числе показания самого Емельяна Пугачева).

Особняком стоят воспоминания пугачевского полковника Дементия Верхоланцева, записанные в XIX веке.

Источники, порождённые пугачевщиной, печатались еще до революции [16] См., например: Материалы для истории Пугачевского бунта. Бумаги Кара и Бибикова / Публ. Я. К. Грота // Записки Императорской академии наук. Т. 1. СПб., 1862. Приложение 4; Материалы для истории Пугачевского бунта. Бумаги, относящиеся к последнему периоду мятежа и к поимке Пугачева / Публ. Я. К. Грота // Там же. Т. 25. СПб., 1875. Приложение 4; Письма государыни императрицы Екатерины II к князю М. Н. Волконскому// Семнадцатый век: Исторический сборник, издаваемый П. Бартеневым: В 4 т. Т. 1. М., 1868; Бумаги графа П. И. Панина о Пугачевском бунте // Сборник Императорского Русского исторического общества (далее — Сборник РИО). Т. 6. СПб., 1871; Бумаги императрицы Екатерины II //Там же. Т. 13. СПб., 1874. Некоторые источники, опубликованные до революции, переиздавались позже. См., например, приложения к «Истории Пугачева»: Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. Т. 9. Кн. 1; Кн. 2. М.; Л., 1940. Воспоминания пугачевского полковника Дементия Верхоланцева (Разсказ, записанный со слов одного из участников в пугачевском бунте / Публ. Н. А. Попова // Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских (далее — ЧОИДР). 1862. Кн. 3. Отд. 5. С. 295–302) были переизданы в 1991 году — см.: Кур-мачева М. Д. Указ. соч. (далее ссылки будут даваться на эту публикацию). , однако большая их часть (главным образом показания восставших и повстанческие документы) была издана в советское время, в чем особая заслуга Р. В. Овчинникова (кстати, именно он вместе с А. С. Светенко уже в постсоветское время опубликовал все протоколы допросов Емельяна Пугачева) [17] См., например: Пугачевщина: Сборник документов: В 3 т. / Подг. С. А. Голубцовым. М.; Л., 1926–1931; Следствие и суд над Е. И. Пугачевым // ВИ. 1966. № 3–5, 7, 9; Документы ставки Е. И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений. 1773–1774 гг. / Отв. ред. Р. В. Овчинников. М., 1975; Емельян Пугачев на следствии. . Перу Овчинникова также принадлежат источниковедческие работы, в которых проанализированы манифесты и указы самозваного царя, а также судебно-следственные материалы по делу Пугачева и его сподвижников [18] См.: Овчинников Р. В. Манифесты и указы Е. И. Пугачева: Источниковедческое исследование. М., 1980; Он же. Следствие и суд над Е. И. Пугачевым и его сподвижниками. .

Помимо опубликованных источников, в нашей книге используются и неопубликованные документы, хранящиеся в Российском государственном архиве древних актов и Российском государственном военно-историческом архиве.

Поскольку зачастую наши знания о Пугачеве, да и о восстании в целом, основываются на свидетельствах людей, враждебно настроенных к повстанцам, или на показаниях самих пугачевцев, полученных под психологическим давлением, а то и при помощи истязаний, закономерен вопрос, стоит ли доверять такого рода источникам. К тому же следователи добавляли в протоколы показаний повстанцев разные уничижительные слова и выражения, и получалось, будто пугачевцы называли свое войско «воровскими толпами», «злодейской сволочью» и т. п. [19] См.: Емельян Пугачев на следствии. С. 53. Эти источники нужно, а главное, можно проверять.

Несомненно, особого доверия заслуживает та информация, которую можно получить в результате сопоставления не связанных друг с другом источников. Однако это, к сожалению, не всегда возможно, а потому приходится прибегать к иным приемам. В свое время выдающийся отечественный историк Н. Н. Покровский заметил, что сведения наиболее достоверны, когда источник сообщает их «вопреки своей основной тенденции» [20] См.: Покровский Н. Н. Томск. 1648–1649 гг.: Воеводская власть и земские миры. Новосибирск, 1989. С. 39, 60,137. . Например, противник бунтовщиков свидетельствует о положительных моментах деятельности повстанцев или, напротив, молчит о бесчинствах, о которых обязательно упомянул бы, имей они место.

Зачастую на допросах повстанцы, несмотря на давление со стороны дознавателей, высказывали свою точку зрения, а не ту, которую от них хотели услышать. Так, например, пугачевский любимец Иван Почиталин показывал, что «грабительства безвинных людей он (Пугачев. — Е. Т.) не любил». Иногда залогом того, что перед нами взгляды самих повстанцев, может служить своеобразие их мышления и речи, запечатленное в протоколах показаний, характерное для простолюдинов и нисколько не походившее на манеру следователей, принадлежавших к образованному меньшинству. Ярким примером такого рода может служить не подтвержденное никакими документальными свидетельствами предание яицких казаков, будто бы их предки получили грамоту от царя Михаила Федоровича, даровавшую казакам различные права и привилегии. Понятно, что следователи к возникновению этого предания не могли быть причастны [21] См.: Пугачевщина. Т. 2. М.; Л., 1929. С. 111; РГАДА. Ф. 6. Д. 505. Л. 39 об., 40. .