Бэлла Шапиро - Русский всадник в парадигме власти

Но все же специальные женские седла в Московском государстве имелись, о чем свидетельствует опись «Древних русских доспехов неопределенных времен, до империи» Оружейной палаты, где среди 119 седел, «окованных золотом, серебром и украшенных драгоценными камнями, жемчугом, финифтью, московской работы и присланных в дар» отмечены «в том числе старинные женские» [523].

Более подробное изучение вопроса затруднено недостатком достоверных источников. Может быть атрибутировано как женское седло, изображенное на фресках Толчковской паперти церкви Иоанна Предтечи в Ярославле, чьи росписи включают более двух десятков сюжетов о коне и всаднике из реального и воображаемых миров. Церковный интерьер расписывался в 1694–1695 гг. артелью Дмитрия Плеханова, который не раз выполнял заказы московского двора [524]и был хорошо знаком с царским бытом.

Как правило, московские «амазонки» выезжали на светло-серых, почти белых иноходцах. Эти лошади передвигались быстрым, но мягким, особо удобным для всадника аллюром, при котором одновременно выносятся обе правые или обе левые ноги: «обе ноги правую переднюю и правую заднею подымают и ставят вдруг…» [525]. Иппологи допускают, что часть из них бежала проиноходью (аллюром, близким к иноходи) или ходой — аллюром, при котором задние ноги опускаются с некоторым запозданием относительно передних [526]. Такие аллюры, не в четыре, как обычно, а в два темпа, были быстрыми, но мягкими и спокойными, удобными для всадников со слабой физической подготовкой. Так, для Троицкого вешнего похода в мае — июне 1628 г. было выделено «под верхи 26 иноходцев, постельницам и мастерицам» [527].

И документы, и очевидцы свидетельствуют, что конное сопровождение царицы набиралось из числа ее придворной прислуги: «А когда царице лучитца куды ехать, и в то время с нею в коретах, или в колымагах и в каптанах, и с царевичами меншими и с царевнами, сидят боярыни; а кореты, или каптаны, бывают закрыты камкою Персицкою, как едут Москвою, или селами и деревнями; а мастерицы, и постелницы, и мовницы ездят верхами на иноходцах, а сидят на лошадях не против того, как в ыных государствах ездят женской пол, таким же обычаем, как и мужской пол: а будет тех мастериц, и постелниц, и мовниц со 100 человек, кроме девиц мастериц и которые живут в Верху; а всех будет их блиско 300 человек» [528].

В Троицком осеннем походе 1632 г. «с царицей Евдокией Лукьяновной быти в походе: постельниц 49 ч., мастериц 30 ч., портомой 5 ч., комнатных 2 ч., карлов, карлиц 2 ч. И всего постельниц и мастериц и портомой и комнатных и карлов и карлиц 88 ч. И в том числе постельницам и мастерицам ехать за государыней царицей верхи 40 ч., а под ними 40 иноходцов с седлы и с уздами. По лошеди у человека» [529]. Судя по крайне низкому размеру годового жалованья [530], все эти «верховые мастерицы и ученицы, мовницы, портомои или прачки» [531], а также все те, «которым указывали быть [за Государыней Царицей] в походе по списку» [532], не имели особого положения при дворе, несмотря на фактическую близость к царице.

Имеются немногочисленные косвенные свидетельства о том, что верхами выезжали и боярыни: так, согласно расходной книге царицы Евдокии Лукьяновны, в июне 1627 г. перед Троицким походом она «пожаловала боярынь да кормилицу шляпами». Тогда же царица оплатила «мастерам… для Троецкого походу… за шляпу чорную простую 3 алт. 2 ден. куплена дурке Маньке… За 4 шляпы белых 37 алт. взяты в царицыны хоромы, а царица ими жаловала боярынь» [533]. Как уже упоминалось, карлицы тоже принимали участие в верховом выезде. Очевидно, что столь обширное окружение предназначалось не столько для физической охраны царицы, а больше для «тесноты людской», и московиты «всего больше гордятся белыми лошадьми и множеством слуг и невольников, которые идут впереди и сзади» [534].

Стоит отметить, что наиболее полно описаны выезды царицы Евдокии Лукьяновны, непременным атрибутом которых являлись московские «амазонки»: источники различного характера описывают события 1628, 1630, 1632, 1634 и 1636 гг. [535]

О бытовании «амазонок» при дворе Алексея Михайловича рассказывает чиновник Посольского приказа Г. Котошихин [536], чьи сообщения охватывают 1645–1664 гг., с начала этого правления до эмиграции рассказчика летом 1664 г. Точку в этой истории ставит С. Коллинс, врач, проведший при дворе Алексея Михайловича девять лет в период 1658–1666 гг. Он сообщает следующее: «недавно вывелось между женщинами обыкновение ездить верхом в белых шляпах с шелковой повязкой на шее, и садиться на лошадь по-мужски» [537]. Сопоставляя исторический нарратив и документальные свидетельства, можно согласиться с Н. И. Костомаровым, что женская конная стража как часть придворного церемониала упраздняется в середине XVII в. [538]

Проанализированные материалы 1660–1670‐х гг. не противоречат высказанной версии: нет упоминаний о царских «амазонках» в довольно подробных описаниях придворного быта 1661 г., 1663–1664 гг., 1670–1673 гг., 1675 г. Нет их и в подробных росписях царских поездов 1669 и 1674 гг. [539]Нет их и после 1675 г., с началом правления царя Федора Алексеевича, когда придворный церемониал еще более упрощается. Вероятно, последней, кто имел подобное сопровождение, была первая супруга царя Алексея Михайловича М. И. Милославская. После ее смерти в 1669 г., согласно «Описи казне и платью царицы Марии Ильиничны», принадлежащие царице «шляпы и снуры шляпочные» были переданы ее преемнице — Наталье Кирилловне Нарышкиной, которая уже не пользовалась ими [540].

Таким образом, эволюция женской верховой езды на рубеже XVI–XVII вв. отмечена значительными изменениями, связанными с ее перемещением из повседневного быта в область придворного церемониала. При московском дворе мода на сотенный конвой из «амазонок» в ярко-красных одеждах, выезжавших верхами на белоснежных иноходцах, держалась на протяжении всей первой половины XVII в. В это время она пережила два подъема. Первый пик приходится на первые годы столетия; а именно на выезды Марии и Ксении Годуновых, Марины Мнишек и Марии Шуйской. Второй начинается с замужеством Евдокии Стрешневой и заканчивается в середине столетия при Марии Милославской, незадолго до ее смерти.

С тех пор как конь и конный выезд приобрели значение атрибутов правителя, его воинской доблести и верховной власти, конское убранство, снаряжение всадника и его ездовые одежды приобрели смысл вещественного выражения этих качеств. Выполненные из золота и золотных тканей, они ассоциировались прежде всего с царской конной культурой: именно этот драгоценный металл в глазах московитов символически выражал сакральные основания царской власти. Особое место в этом ряду принадлежит предметам, отмеченным государственной символикой. Имеющие ярко выраженный репрезентативный характер, они являли собой одну из наиболее эффектных форм демонстрации царского достоинства, выражая главенствующую идею сильной центральной власти.