Игорь Бунич - Пятисотлетняя война в России. Книга вторая

Радостная улыбка озарила суровое лицо генерала, когда полуторатысячный зал поднялся по его команде. Сидеть остались только некоторые представители прессы, которую в президиуме называли «желтой».

«Желтая пресса и сионофильское телевидение дорого заплатят», — пригрозил Николай Лысенко, зорко следя из президиума за не встающими по команде Макашова.

После такого начала, придуманного Макашовым, сразу стала ясна та общая платформа, на которой могут объединиться красные и коричневые. Поэтому, выступая с речью, Константинов говорил прямо и жестко:

— Необходимо создать движение, способное изменить ход истории в нашей стране. Мы должны немедленно приступить к подготовке акций, которые могли бы оказать влияние на ход предстоящего съезда народных депутатов. Одна из главных задач — отставка президента. Россию надо защищать, а защищать некому, потому что мы — это Россия!

Закрывая съезд, Константинов сказал, что созданный «Фронт» должен рассматриваться как «освободительное движение», главной задачей которого является «народно-освободительная революция против временного оккупационного правительства и клики Ельцина».

Подобная лихая резолюция, объявленная Константиновым, совершенно неожиданно вызвала реакцию президента, ранее почти не замечавшего истерических криков оппозиции. Последовал указ о роспуске организационного комитета «Фронта Национального Спасения» и о его запрещении. Организаторы «Фронта», как и водится в демократическом обществе, которое они поклялись уничтожить, указу не подчинились и, проведя парочку шумных митингов, подали протест в Конституционный суд.

Рассмотрев протест, Конституционный суд во главе с Валерием Зорькиным, который совсем недавно вывел из-под удара Коммунистическую партию, признал указ президента «неконституционным», ограничивающим свободу граждан на объединение по политическим, религиозным и прочим признакам. Самому Валерию Зорькину идеи «Фронта» были куда более близкими, чем какие-то непонятные рассуждения о демократии, которую он никогда в глаза не видел, а потому и знать не хотел. Он поступил бы именно так, даже если бы не получал никаких «рекомендаций», а поскольку «рекомендации» все-таки были, он вывел из-под удара «Фронт» с еще большим энтузиазмом.

Для Константинова наступили великие дни. Своего собственного контингента у него, как, скажем, у Анпилова или Терехова, не было, но как и положено сопредседателю, он координировал все фракции «Фронта», собирая их на площадях, формируя колонны　при шествиях и резервируя места в зале при собраниях.

Его одутловатое лицо со всклокоченной бородой мелькало то слева от Анпилова, то справа от Терехова, то над потускневшим погоном Макашова, то на фоне иезуитской улыбки генерала Стерлигова или наглой ухмылки Хасбулатова.

Он работал как каторжник, чтобы добиться координации партий, группировок и разных осколочных сообществ, номинально сведенных его энергией в единый фронт, но продолжающих считать только себя проповедником истинного «учения», а всех остальных — еретиками.

Он сражался как лев на мартовском съезде, чтобы накрыть «импичментом» президента Ельцина, а когда это не удалось, делал все, что в его силах, чтобы сорвать апрельский референдум.

Неудачи, следовавшие одна за другой, озлобили Константинова, но мало повлияли на его энергию.

Шаг, сделанный президентом, поначалу привел Константинова в восторг. Ельцин сам подставлялся под мощный удар со стороны своих противников. Но вслед за радостным возбуждением наступила апатия. Илья Константинов хорошо понимал, что, по меньшей мере, последние полтора года он мчится куда-то, как на плоту по горной реке, не зная, куда она ведет, и не откроется ли за ближайшим поворотом бездонный водопад, способный поглотить все планы и надежды.

Конечная цель виделась весьма туманно, и он не знал, как видят эту цель те, кто раскрутил маховое колесо, которое уже невозможно остановить, ибо его　уже крутит колесо истории. Он даже не мог ответить на простейший вопрос: те, кто крутят колесо, — за Ельцина они или нет?

12:00

Министр внутренних дел России Виктор Ерин прямо у себя в кабинете на Огарева, 6, без особого видимого интереса смотрел на экран телевизора. Две мобильные телепередающие установки МВД, разъезжая по периметру Белого Дома, освещали обстановку в зоне мятежного парламента. Немногочисленные ополченцы, приведенные ночью Анпиловым, грелись у костров. Некоторые спали прямо на асфальте. Спадало нервное напряжение, порожденное маниакальной уверенностью, что ночью непременно произойдет штурм здания с применением бронетехники и специальных химических средств.

С балкона Белого Дома, многократно усиленные электроникой, гремели голоса народных депутатов и «не облеченных народным доверием» политиков. На обширной площади собралось уже не менее 8000 человек. Часть из них задорно скандировала: «Ельцин — вне закона! Ельцин — вне закона!» Другие пели: «Руцкой, смелее — гони Бориса в шею!»

На некоторое время наступила гнетущая тишина. На трибуне появился сам Руцкой, встреченный оглушительными рукоплесканиями. Мятежный «вице» с надрывом закричал в микрофон:

— Эта банда, развалившая страну, просто так не уйдет! Они понимают, что будут отвечать за развал страны и экономики!

Дальнейшие слова потонули в громких криках одобрения. Слышались лишь отдельные слова Руцкого,　призывающего собравшихся быть готовыми к борьбе и жертвам.

Руцкого на балконе неожиданно сменил депутат-демократ Виктор Шейнис — профессор, да, к тому же, еще и еврей. Надо было иметь немало мужества, чтобы просто появиться перед собравшейся аудиторией-толпой.

Его встретили оглушительным свистом, в котором потонули крики: «Бей жидов!»

Камера монитора наехала на знаменитого писателя Эдуарда Лимонова, окруженного небольшой группой людей и явно дававшего интервью какой-то хрупкой девушке, державшей в руке небольшой диктофон. Некогда изгнанный из СССР как диссидент-антисоветчик, Лимонов вернулся самым оголтелым коммунистом-державником, дав понять всем сомневающимся, как часто КГБ в слепом угаре вел огонь по своим.

Идеалом Лцмонова стала аллегория России не в виде высокой статной женщины в сарафане и со снопом в руках, а в виде девушки в пилотке, в сапогах, плащ-палатке и, конечно, с автоматом Калашникова. Сам Лимонов также, где мог, появлялся с автоматом Калашникова, хотя в некоторых писательских кругах утверждали, что лихой прозаик никогда в жизни из автомата не стрелял и для него является непосильной задачей собирать и разбирать это самое популярное в мире средство для убийства людей.

— Вы тоже собираетесь сражаться в Белом Доме до последнего патрона, как и вице-президент Руцкой? — девушка поднесла микрофон ближе к Эдичке.